ЭВОЛЮЦИЯ РНК В МОЛЕКУЛЯРНЫХ КОЛОНИЯХ
Таким образом, с одной стороны, молекулярные колонии нам помогли найти источник так называемого спонтанного синтеза РНК, а, с другой стороны, они подвергли сомнению эксперименты Сола Шпигельмана (Sol Spiegelman), которые были проведены сразу после того, как Qβ-репликаза была обнаружена, и которые до сих пор цитируются как эксперименты, в которых впервые была показана эволюция молекул в пробирке (Joyce, 2007).
Что было сделано Шпигельманом? Он брал в качестве исходной матрицы геномную РНК фага Qβ. Это длинная одноцепочечная РНК: более 4000 нуклеотидов. Добавлял сколько-то этой матрицы в пробирку с репликазой и нуклеотидами. Через некоторое время маленькую порцию переносил в следующую пробирку, потом в следующую, следующую, следующую… Таким образом, осуществлял последовательные пересевы. И оказалось, что если сделать 20-30 пересевов и проанализировать продукты синтеза, то в продуктах обнаруживается не высокомолекулярная РНК — та, исходная, 4000 нуклеотидов длиной, — а малые РНК, длиной около 200-300 нуклеотидов (Chetverin, 1997). Шпигельман и соавторы сделали вывод о том, что в их экспериментах путем спонтанных делеций происходили изменения РНК в направлении увеличения скорости репликации. И таким образом они имели, буквально, эволюцию в пробирке: у них из неэффективно реплицирующейся большой молекулы получились эффективно реплицирующиеся малые молекулы РНК.
Рис. 5. Отбор рекомбинантных молекул РНК по способности реплицироваться.
Однако в свете наших результатов о том, что так называемый спонтанный синтез вызывается загрязнениями РНК, присутствующими в воздухе, можно предположить, что в вышеуказанных экспериментах происходила не эволюция, а просто вытеснение одних малоэффективно реплицируемых молекул другими более эффективно реплицируемыми молекулами.
Все-таки, возможно ли создание новой генетической информации на уровне РНК? Мы попытались ответить на этот вопрос с помощью молекулярных колоний. С этой целью использовали два взаимодополняющих фрагмента реплицируемой РНК: 5′-фрагмент (то есть, 5′-концевой фрагмент) и З’-фрагмент. Qβ-репликаза может экспоненциально размножать целую молекулу РНК, но не может размножать ее составные фрагменты. Однако если между фрагментами произойдет реакция (ее называют рекомбинацией) таким образом, что образуется целая молекула, включающая оба фрагмента, то тогда, возможно, образуется реплицируемая молекула (рис. 5). Действительно, так и оказалось. Мы приготовили смесь фрагментов, посеяли ее на агарозу с репликазой, потом накрыли эту агарозу мембраной, пропитанной нуклеотидами — субстратами для синтеза РНК. Если только один фрагмент присутствовал в агарозе, то никаких колоний РНК мы не видели. Но если в агарозе присутствовали оба фрагмента, то колонии образовывались. Отсюда мы сделали вывод о том, что, действительно, между фрагментами происходит реакция таким образом, что из двух молекул получается одна, то есть образуется новый РНК-геном (Chetverin, 1997).
В вышеописанном эксперименте в реакции, в агарозе, присутствовала Qβ-репликаза. Поэтому было непонятно, кто осуществляет рекомбинацию? Сами по себе фрагменты реагируют друг с другом или Qβ-репликаза каким-то образом их соединяет? Мы несколько изменили постановку эксперимента. Оказалось, что если фрагменты окислить: обработать их перйодатом натрия таким образом, что будут уничтожены З’-гидроксилы, — то тогда Qβ-репликаза не способна промотировать рекомбинацию между такими фрагментами. Мы инкубировали смесь фрагментов в присутствии ионов Mg2+ без Qβ-репликазы, после чего окисляли реакционную смесь перйодатом, чтобы уничтожить гидроксилы (таким образом, дальнейшая рекомбинация была невозможна). Затем высевали смесь фрагментов на агарозу, содержащую Qβ-репликазу. Оказалось, что из нереплицирующихся фрагментов образуются реплицирующиеся молекулы, при этом число таких молекул, которое отражается в числе колоний РНК, зависело от температуры и времени предынкубации фрагментов до того, как они были окислены и смешаны с Qβ-репликазой (рис. 6). Это прямо говорило о том, что фрагменты РНК способны спонтанно реагировать в отсутствие всякого белка с образованием более крупной молекулы (Chetverina et al., 1999).
Рис. 6. Возникновение реплицируемых молекул РНК в результате спонтанной рекомбинации. Смесь фрагментов RQ РНК инкубируют в присутствии Mg2+, а затем окисляют перйодатом для уничтожения З’-гидроксилов. Это подавляет рекомбинацию в присутствии Qβ-репликазы, поэтому число колоний РНК становится зависимым от температуры и времени инкубации фрагментов до их контакта с репликазой. Скорость спонтанной рекомбинации — 10-9 ч-1 на нуклеотид.
На самом деле мы наблюдали ничто иное как эволюцию молекул РНК. Происходило образование нового качества, которое подвергалось отбору и побеждало постольку, поскольку обладало преимуществом — новым признаком: способностью к репликации.
Ваши моральные, идеалистические и вероисповедальные принципы не позволяют Вам покупать компьютерные диски? Тогда Вы просто обязаны знать, что можете совершенно безвозмездно скачать торрент файл необходимой вам программы, игры или фильма на максимальной скорости на сайте firebit.org.
|
Автор: Admin |
2011-11-15 |
|
 |
| Скульптура «Когда оно начинает капать с потолка» |
На этой неделе в Германии обычный уборщик, работающий в музее города Дортмунд, создал новое произведение искусства, однако для этого ему потребовалось уничтожить старое! Читать дальше>>
Уроженец Шотландии Пол Кадден (Paul Cadden) является художником мирового уровня, который отдает свое предпочтение гиперреализму, как наиболее востребованному и перспективному в последнее время направлению современного искусства.
Читать дальше>>
Начало крестового похода
Выступление Урбана II достигло своей цели. Слухи о Клермонском соборе и его постановлениях (имущество крестоносцез поручалось особому «попечению» апостольского престола, а об их душах должно было заботиться духовенство), о предстоящем походе на Иерусалим были быстро разнесены тысячеустой молвой повсюду, «вплоть до морских островов». Начались сборы в поход, и раньше всего во Франции. В атмосфере религиозного возбуждения в разных местах появились фанатически настроенные проповедники, монахи и юродивые, звавшие народ в бой за «христианские святыни».
Сочинялись всякого рода «священные» небылицы — о вещих снах, видениях, чудесах — в подтверждение того, что крестовый поход — «дело не человеческое, а божеское» (так заявляет французский летописец Роберт Монах).
Некоторые проповедники крестового похода стихийно выдвигались из среды народных масс, по мере того, как идея похода на Восток, с которым у темных крестьян связывались надежды на освобождение, приобретала широкое распространение в простом народе. Такие люди невольно превращались в слепое орудие католической церкви. Наибольшую известность среди этих фанатических пропагандистов «священной войны» приобрел монах Петр Пустынник, который проповедовал в Берри, Пикардии, Орлеанэ, Иль-де-Франсе зимой 1095/96 г.
Незадолго до Клермонского собора он предпринял паломничество к «святым местам», но, насколько позволяют судить наши источники (в частности, исторический труд Анны Комнины), не достиг Иерусалима.
Легенды и сказания о крестовых походах, сложившиеся впоследствии, связали с его паломничеством в Иерусалим ряд фантастических происшествий, якобы побудивших его выступить с проповедью похода. Хронисты, передающие эти сказания (Альберт Аахенский, а вслед за ним Вильгельм Тирский и др.), повествуют о том, как на основании вещего сна, увиденного Петром в иерусалимском храме, он явился к тамошнему патриарху, как патриарх вручил ему некое письмо, посланное будто бы самим богом, с призывом к западным христианам освободить Иерусалим от язычников, как по возвращении в Европу этот монах явился к папе римскому, который после его посещения и созвал Клермонский собор для провозглашения крестового похода. Легендарный характер всех этих рассказов о приключениях Петра Пустынника в Иерусалиме давно выяснен учеными (Г. Зибелем, Г. Гагенмейером, Б. Куглером и др.)1, однако они представляют для нас определенный интерес в том смысле, что эти легенды, пусть в искаженном виде, все же отражают какие-то связи между Петром Пустынником и папством. По-видимому, этот «народный проповедник» был одним из многих, действовавших по поручению апостольского престола. Едва ли его можно рисовать, как поступают обычно историки, темным «фанатиком». Известно, что это был человек, обладавший незаурядным ораторским талантом, что его речи оказывали сильное воздействие — и не только на народ. Петр Амьенский (его иногда называют так по месту рождения) без сомнения был искусным церковным демагогом, который с успехом действовал в направлении, желательном для римской курии. Самый образ жизни и все поведение его, показной аскетизм, «бессеребреничество», щедрые раздачи бедноте за счет обильных даров, стекавшихся к нему из каких-то источников, не указываемых хронистами,— все это вместе с пылкими речами снискало ему среди крестьян славу «божьего человека». «С горящими глазами,— писал Б. Куглер,— похудевший от лишений и загоревший от южного солнца, выступил он перед крестьянами Средней и Северной Франции и произвел такое сильное впечатление на их возбужденные умы, что они толпами шли за ним, как за пророком господним»2.
Смысл крестового похода и его цели, провозглашенные папством, в народной массе воспринимались по-своему: здесь в официальные церковные лозунги вкладывалось другое содержание, программа католической церкви перерабатывалась в соответствии с интересами крестьянства, по существу враждебными интересам и целям церковно-феодальных организаторов крестового похода.
1 Небезынтересно, что личность этого католического проповедника, мельчайшие детали его биографии до сих пор привлекают внимание буржуазных историков.
Деятельности Петра Пустынника посвящено немало страниц в работе французского ученого Ива Ле Февра, вышедшей в 1946 г. (I. Le Febvre Pierre l’Ermite et la croisade. Amiens, 1946), а также узко специальные статьи Ш. Дерэна и А. Грегуара (Ch. Derei-n е. Pierre l’Ermite, le saint fondateur du Neuf-moustier a Huy. «Nou-velle Clio», t. V, 1953; H. Gregoire. Pierre l’Ermite, le croise d’avangarde et sa tombe a 1’abbey de Neuf-moustier a Huy. «Nouvelle Clio», t III, 1951).
2 Б. Куглер. История крестовых походов. Пер. с нем. СПб., 1895, стр. 22.
Петр Пустынник и другие проповедники, выступавшие главным образом в Северо-Восточной Франции, в Лотарингии и в прирейнских городах Германии, собрали обильную жатву: уже зимой 1095/96 г. во Франции образовались тысячные отряды бедняков — мужчин, женщин, детей, готовых отправиться в дальние края. Еще сильнее, чем зажигательные проповеди, действовала на массы крестьян страшная нужда, царившая в деревне зимой этого года вследствие неурожаев предшествующих лет. Люди питались корнями дикорастущих растений, цены на хлеб стояли непомерно высокие, «бедный народ терзался голодом», по словам французского хрониста.
Голод и нужда заставляли крестьян торопиться — ждать было невозможно. Конечно, голод, болезни, страдания могли встретиться и в пути, но там, впереди, маячила все же внушенная церковью надежда на лучшее будущее. Здесь же, дома, никакого выхода не было.
Вот почему сборы бедняков протекали в какой-то лихорадочной спешке. Крестьяне бросали свои лачуги, сбывали за бесценок все, что можно было продать, для того, чтобы, как пишет один хронист, «пойти в добровольное изгнание», а правильнее — в вынужденное изгнание. «Отвага бедняков возгорелась столь великим рвением, что никто из них не обращал внимания на скудость доходов, не заботился о надлежащей распродаже домов, виноградников, полей»,— говорит французский аббат Гвиберт Ножанский, очевидец происходившего. «Каждый, стараясь всеми средствами собрать сколько-нибудь денег, продавал все, что имел, не по стоимости, а по цене, назначенной покупателем, чтобы не позже других вступить па «стезю господню»». У Гвиберта Ножанского, который, конечно, не мог до конца понять настоящие побуждения крестьянства, создавалось впечатление, что бедняки словно умышленно разоряли себя. Так, по его наблюдениям, 12 овец продавалось за 7 динаров,— это было меньше того, что стоила одна овца до начала крестоносного движения. Своеобразные изменения в цепах перед отправлением бедноты в поход — чрезвычайно любопытное явление, отмечаемое современниками: оно свидетельствует о массовом характере движения.
Гвиберт Ножанский считает, что совершилось какое-то чудо: «Все дорого покупали и дешево продавали… За дорогую цену покупали все то, что нужно было в дорогу, продавали дешево, чтобы получить средства для похода». Они спешили,— указывает хронист, и это выражение четко характеризует настроение крестьянской массы. О величайшей поспешности, с которой бедняки стремились сняться с места, говорят и многие другие хронисты. Примечательную в своем роде мысль мы находим у того же Гвиберта Ножанского, который сравнивает стремления крестьян, оставлявших родные места, со стремлением узника, вырвавшегося на свободу из темницы: «Как будто бы люди были заключены в какую-то страшную темницу, из которой надо было побыстрее освободиться». В этом сравнении средневекового писателя, достаточно враждебного устремлениям бедноты, невольно отразился подлинный характер движения крестьян, поспешно собиравшихся в дорогу.
Конечно, очень многие были опьянены религиозной экзальтацией: среди бедноты не было недостатка в фанатиках, выжигавших кресты на теле, и т. п., — это было вполне естественно в тех условиях. Религиозный фанатизм получил широкое распространение в народных низах. Но прежде всего крестьяне торопились потому, что они не могли и не хотели ждать сеньеров. Крепостные довольно натерпелись от них. Они спешили, чтобы поскорее избавиться от своих притеснителей.
Желание опередить угнетателей-феодалов заглушало все благочестивые мотивы, звучавшие в крестьянской массе. Оно было важнейшим стимулом к быстрейшему отправлению в поход.
Немалую роль, видимо, играло и стремление многих бедняков освободиться от задолженности, «натянуть нос кредиторам», по выражению Вильгельма Тирского. Ведь задолженность деревни в голодные годы резко возросла, особенно монастырям, которые хотя и раскрывали перед крестьянами двери своих хлебных амбаров в «семь тощих лет», но делали это отнюдь не бескорыстно: «помощь» предоставлялась на условиях, весьма выгодных для кредиторов-«благодетелей» и весьма обременительных для должников-крестьян. Интересно, что, по данным некоторых источников, именно церковные учреждения кое-где пытались задерживать крепостных, изъявлявших намерение отправиться на «освобождение гроба господня», выставляя в качестве предлога для этого «бедность» крестьян. Но удержать их было невозможно.
Для крестьянина главная цель предприятия заключалась в том, чтобы сбросить крепостные и всякие иные цепи. Отрываясь от родных мест,— так же как и раньше, когда крепостные искали спасения в бегстве в леса, на чужбину,— массы крестьян словно объявляли войну феодальным порядкам.
Задолго до срока, назначенного для выступления Клермонским собором (этим сроком было 15 августа 1096 г.),— ранней весной 1096 г. первые толпы крестьян из Северной и Центральной Франции, Фландрии, Лотарингии, с Нижнего Рейна поднялись на «святое паломничество». Позже за ними последовали новые отряды бедняков — из Скандинавии, Англии, Испании, Италии. Разрозненными толпами, в разное время, крестьянские отряды из многих стран Европы тронулись в путь. Они шли почти безоружными. Дубины, косы, топоры, грабли служили беднякам вместо копий и мечей, да и эти крестьянские орудия имелись далеко не у всех. «Безоружные толпы» — так назовет впоследствии этих «божьих воинов» Анна Комнина. У них не было с собой почти никаких запасов. Подобно беспорядочным скопищам переселенцев, поспешно двинулись они — кто пешком, кто на двухколесных тележках, запряженных быками,— вместе со своими женами, детьми, жалким домашним скарбом, прочь от неволи, притеснений и голода, с тайной надеждой лучше устроиться на новых местах, в «земле обетованной». Длинными рядами потянулись обозы по дорогам, уже раньше проторенным паломниками,— вдоль Рейна и Дуная на Константинополь.
Шли десятки тысяч людей. В отряде северофранцузских крестьян, предводителем которого был разорившийся рыцарь Вальтер Голяк, было около 15 тысяч человек (из них лишь 5 тысяч вооруженных)1. Несколько меньше, около 14 тысяч крестоносцев, насчитывал отряд, шедший за Петром Пустынником. 6 тысяч крестьян двинулись под командованием французского рыцаря Фульшера Орлеанского; почти столько же шло из рейнских областей за священником Готшальком; примерно 12 тысяч человек составлял англо-лотарингский отряд крестьян2 и т. д.
1 См. Th. Wolff. Die Bauernkreuzziige des Jahres 1096, Tubingen, 1891, S. 131.
2 Хронисты сильно преувеличивают численность крестьянских масс, двинувшихся в поход, называя порой совершенно фантастические цифры — 600 тысяч человек (Вильгельм Мальмсбюрийский) и больше. Авторы XI—XII вв. охотно прибегали к гиперболическим сопоставлениям толп крестоносцев с тучами саранчи, морским песком, звездами на небе и т. п. К этим сравнениям следует относиться весьма критически. Выражения вроде «бесчисленный народ», встречающиеся у летописцев того времени, реально обозначали, как правило, не более 12—15 тысяч человек.
Главную силу этих «несметных полчищ» составляло крепостное крестьянство. Но уже тогда крестьянским движением стремились воспользоваться в своих корыстных целях наиболее воинственно настроенные представители низших слоев рыцарства и некоторые крупные феодалы. Они видели в крестьянской массе как бы «ударную силу» для собственных завоеваний на Востоке. Эти-то люди и постарались захватить в свои руки военное предводительство над крестьянскими толпами. Феодалы были лучше вооружены, защищены боевыми доспехами, имели военный опыт, чего никак нельзя сказать о крестьянах. К тому же это были конные воины; все это, вместе взятое, давало им определенные преимущества над крестьянами. Такими крестьянскими предводителями были во Франции Вальтер Голяк с тремя братьями и дядей, Фульшер Орлеанский, бандит-авантюрист Гийом Шарпантье (виконт Мелюнский), попытавший уже за несколько лет до крестового похода «счастья» в Испании и не постеснявшийся перед отправлением в поход ограбить до нитки своих крепостных. К крестьянскому войску примкнуло много обедневших рыцарей, например граф Клермонский Ламберт Бедняк (дальний родич Готфрида Бульонского), имевший, как отмечают хронисты, одного только коня, и сотни подобных ему титулованных воителей. С крестьянами, шедшими из Германии, также отправилось немало разбойников-рыцарей (из рейнских областей, из Швабии): некий Фолькмар, затем граф Эмихо Лейнингенский, не принадлежавший, впрочем, к числу бедняков (он имел владения между Шпейерским епископством и Вормсом, а также вблизи Майнца), но отличавшийся невероятной жадностью и разбойничьим нравом, Гуго Тюбингенский и несколько сот других.
Таким образом, крестьянские ополчения оказались разбавленными изрядным количеством феодалов. Но это не повлияло более или менее существенно даже на внешний облик крестоносных отрядов. Стихийное с момента своего возникновения, это движение протекало без правильной организации, без плана. Бедняки-крестоносцы имели очень смутное представление о том, где находится конечный пункт их предприятия. По рассказу Гвиберта Ножанского, крестьянские дети, ехавшие вместе со взрослыми, когда на пути «попадался какой-нибудь замок или» город…, спрашивали, не Иерусалим ли это, к которому они стремятся». Крестьянские отряды фактически были лишены руководства: они «ехали без головы», по выражению Вильгельма Тирского. Этот церковник, презиравший крестьян, высокомерно писал о бедняках-крестоносцах: «упрямый и строптивый народ не умеет нести иго полезной дисциплины».
Участие некоторого количества феодалов в походе бедняков не могло изменить его характера как освободительного в своей основе движения. Любопытно, что хотя рыцари и примыкали к крестьянским толпам, но сами крестьяне подчас старались отделаться от своих попутчиков. Когда отряд Петра Пустынника пришел в Кельн (12 апреля 1096 г.), то уже через три дня, по свидетельству Ордерика Виталия, масса крестьян поспешила в дальнейший путь. С Петром Амьенским в Кельне осталось до 300 французских рыцарей, которые покинули Кельн лишь спустя неделю после прибытия в город (19 апреля). Крепостным было не по пути с рыцарями, хотя в силу необходимости им приходилось иногда принимать феодальных авантюристов в качестве военных командиров.
Для характеристики настроений бедняков-крестоносцев большой интерес представляет следующий любопытный факт, о котором рассказывает «Иерусалимская хроника» Альберта Аахенского. Впереди одного из крестьянских отрядов, входившего в «войско» Петра Пустынника, шли… гусь и коза. Они считались среди крестьян «наделенными божественной благодатью» и пользовались большим почетом: крестьяне рассматривали этих животных как вожаков отряда.
Хронист передает этот эпизод с большим возмущением. Для него, служителя церкви, это— «омерзительное преступление», «языческое заблуждение… глупого и сумасбродного сборища пешего люда». А между тем, в этом, на первый взгляд, странном эпизоде отчетливо, хотя и своеобразно, выразилась освободительная направленность всей идеологии бедноты. Крестьяне, двинувшиеся на «спасение святой земли» по зову и под знаменем церкви, обратились в данном случае к старым языческим верованиям — к почитанию животных. В раннее средневековье языческие верования нередко являлись для крестьянства символом протеста против утверждавшихся тогда феодальных порядков, поскольку католическая церковь и ее учение освящали феодальное угнетение. И как раз потому, что крестовый поход деревенской бедноты в 1096 г. был проявлением антифеодального протеста, — обращение части крестьян к язычеству можно считать вполне закономерным. В этом отчетливо сказалась противоположность устремлений крестьянской бедноты и феодальных элементов, участвовавших в походе1.
Антифеодальный, по существу, характер крестьянского крестового похода не могут отрицать и некоторые современные буржуазные историки2. Даже такой идеалистически настроенный ученый, как Ив Ле Февр, ошибочно называя начало крестовых походов «революцией», считает, что она «избавляла сервов, прикрепленных к земле, облагавшихся повинностями и барщиной по произволу сеньера, от их феодальных обязательств… Деревни поднимались к свободе»3,— пишет он о движении крестьянской бедноты. Клод Казн в своем «Введении к первому крестовому походу» говорит: «Если это было не восстание, то все же, в конце концов, разрыв (крестьян с сеньерами.— М. З.)»4.
1 Сp. Н. А. Сидорова. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. М., 1953, стр. 29—30. Неправильно, впрочем, думать, что официальная церковная идеология с ее лозунгами «освобождения святых мест», «искупления грехов» и пр. была совершенно чуждой крестьянству, как полагает автор указанной работы. Бедняцкая масса с подъемом воспринимала эти лозунги, но, конечно, перерабатывала церковные идеи «а свой лад, видя в них оправдание собственных, т. е. антифеодальных, устремлений.
2 В сочинениях буржуазных историков описания крестового похода бедноты, как правило, пропитаны подчеркнуто враждебным отношением к участникам похода. Впрочем, некоторые, например П. Руссэ, не хотят и не могут понять действительный характер похода бедноты; эти историки называют бедняков, гонимых нуждой н страдавших от феодального гнета, «мистиками», «фанатиками», «представителями евангелизма и пророческого духа в крестовом походе», «чистыми крестоносцами». Вопрос о социальной сущности похода бедноты здесь просто затушевывается (P. R о u s s е t. Les origines et les caractercs de la premiere croisade. Neuchatel, 1945, p. 138, 139, 140).
Другие исследователи гораздо более откровенно выражают свое сугубо отрицательное отношение к событиям похода 1096 г., несмотря на их многовековую давность. Так, с точки зрения Р. Груссэ, крестьянские крестоносцы — это «бродяга и ‘преступники», «люди без совести», бравшие крест только для того, чтобы прикрыть свои разбои, «банды», «бесчестившие» идею крестового похода, и т. п. Классовая основа этих оценок проступает у Р. Груссэ с полной отчетливостью: идеолог французской буржуазии, ненавистник трудящихся, он усматривает в походе 1096 г. «религиозный предлог для жакерий», а жакерии, по его мнению, это лишь «анархические манифестации», ибо «люди из народа»—«враги социального порядка», они-де видят в разрушении смысл «всякой революции». Пренебрегая элементарными принципами историзма, Р. Груссэ уподобляет даже «анархическое и опасное движение» «жаков и разбойников» 1096 г. выступление революционного народа во Франции в 1792 г. (R. Grous-set. Histoire des croisades. Vol. I. Paris, 1948, p. 6, 7, 9, 10, 11).
3 I. Le Febvre. Ук. соч., стр. 112.
4 CI. С a h e n. An introduction to the first crusade. «Past and Present*, 1954, № 6, p. 27.
Однако, принимая во внимание мотивы, побудившие крестьян отправиться в поход, мы не можем обойти молчанием и его темные стороны: крестьяне, бежавшие от феодального гнета на Восток в надежде обрести лучшую долю, занимались по пути грабежами. Проходя через территории венгров, болгар, а затем Византии, они силой отнимали продовольствие у местного населения. Вблизи Белграда отряд Вальтера Голяка в начале июня 1096 г. захватил большое количество лошадей, рогатого скота и овец у окрестных крестьян. Несколько позже, в конце июня, крестоносцы, шедшие под началом Фульшера Орлеанского, силой овладели в Венгрии городком Невтра, затем разгромили город Землин (на границе Венгрии и Византии), убив в нем около 4 тысяч человек. Насилиями и грабежами отмечен путь отрядов Эмихо Лейнингенского, Гийома Шарпантье и прочих.
Для бедноты грабеж был единственным способом добыть себе пропитание. Кроме того, следует учитывать, что значительная доля вины за разбойничьи нападения на венгров, болгар, греков падает на рыцарские шайки, присоединившиеся к крестьянам. Так, именно германские рыцари, влившиеся в отряд Петра Пустынника по его выходе из Кельна, особенно в Швабии, были виновниками грабежей в болгарском городе Нише (начало июля 1096 г.). На бандитах-рыцарях (особенно немецких) во многом лежит ответственность и за жестокие еврейские погромы, которые были учинены по подстрекательству феодалов фанатически настроенными крестоносцами в Кельне, Шпейере, Вормсе, Трире, Майнце, Праге, Меце, Регенсбурге и других городах в самом начале пути. Эти погромы, кстати сказать, нанесли прямой ущерб торговле прирейнских городов Германии, заставив многих купцов-евреев бежать в другие страны (в частности в Польшу) 1.
Наконец, невозможно сбросить со счета и то, что в походе крестьянской бедноты участвовало немало всякого сброда — профессиональных воров и других уголовных преступников. Эти деклассированные элементы, предводительствуемые промотавшимися феодалами, видели в крестовом походе лишь удобное средство для грабежей и разбоев.
Венгры и болгары, в дальнейшем — византийцы дали энергичный отпор нежданным «освободителям гроба господня». В многочисленных битвах с разрозненными крестьянско-рыцарскими отрядами они беспощадно уничтожали крестоносцев, которых называли за их бесчинства лжехристианами и ворами, отбирали захваченную ими добычу, преследовали отставших в пути. В этих сражениях крестоносцы понесли большие потери. Некоторые отряды были рассеяны, другие, например «войско» Готшалька, Фолькмара и Эмихо Лейнингенского, полностью уничтожены в Венгрии (близ г. Визельбурга). Было перебито такое множество крестоносцев, что воды Дуная, как рассказывает лотарингская хроника, побагровели от крови и исчезли под трупами, плывшими вниз по реке.
Пройдя Болгарию и Венгрию, крестоносцы вступили на территорию Византии. Они шли через Филиппополь, Адрианополь и другие города, направляясь к греческой столице. Грабительские нападения продолжались и в Византии. У крестьян не было средств, чтобы уплатить за провиант, предоставленный им по распоряжению Алексея Комнина.
1 Th. Wolff. Ук соч., стр., 170.
Со второй половины июля 1096 г. значительно поредевшие в дороге — прошло три месяца после начала похода! — толпы бедняков стали прибывать в Константинополь. Сперва подошел отряд Вальтера Голяка, затем, в начале августа, с ним соединились крестьяне Петра Пустынника, принявшего общее «командование». Многим крестьянам, рассчитывавшим получить свободу в неведомых землях «сарацин», не удалось достигнуть даже Константинополя. По подсчетам одного немецкого исследователя, крестоносцы потеряли в Европе около 30 тысяч человек.
Деморализованные предшествующими грабежами, крестоносцы и в столице Византии повели себя так же разнузданно, как и до этого. Пораженные богатствами Константинополя, они стали разрушать и жечь дворцы в его предместьях; иные грабили храмы, не останавливаясь перед тем, чтобы растаскивать свинец, которым были покрыты крыши церквей. Вся эта разношерстная многотысячная масса наводнила окрестности столицы.
Византийская империя, как помнит читатель, еще в 1091 г. справилась со своими внешнеполитическими трудностями. Теперь она уже не нуждалась в «помощниках», тем более в таких, какие явились в ее столицу летом 1096 г. Нужно было снабжать и кормить десятки тысяч голодных людей. При малейшем неудовольствии пришельцы вступали в драку.
Несмотря на все это, византийское правительство пыталось было удержать толпы бедняков с Запада, пока подоспеют феодальные войска. Но эти попытки не увенчались успехом. Измученные крестьяне не теряли надежды на лучшее будущее. Им мерещилась «земля обетованная», и они рвались туда во чтобы от ни стало. Фанатики распускали слухи о том, что император нарочно задерживает их в Константинополе с какими-то коварными умыслами.
В этих условиях Алексей счел за лучшее поскорее избавиться от непрошенных «союзников» и менее чем через неделю после прибытия Петра Пустынника в Константинополь начал переправлять крестоносцев на другой берег Босфора. Оборванные и почти безоружные толпы крестоносцев были собраны и размещены лагерем на южном берегу Никомидийского залива, в укрепленном пункте Цивитот (современный Герсек), в 35 км к северо-западу от Никеи. Не признававшие никакой дисциплины, отдельные отряды стали на свой страх и риск совершать отсюда более или менее отдаленные вылазки, вступали в бои с сельджуками. Некоторые отряды достигли предместий самой Никеи. В конце сентября ватага крестоносцев завладела укреплением Ксеригордон близ Никеи; однако сельджуки окружили крестоносцев и в середине октября разбили их, принудив часть тех, кто засел в Кееригордоне (где они страдали от нехватки питьевой воды), перейти на свою сторону (в дальнейшем оставшиеся в живых были проданы в рабство).
Тогда Петр Пустынник, убедившись, что всякие попытки остановить рвавшихся вперед людей — дело безнадежное, вернулся в Константинополь. Вскоре в главном лагере у Цивитота разнесся слух, что нормандцы взяли Никею. Возможно, что этот слух был умышленно пущен никейским султаном с провокационной целью. Во всяком случае, весть об этом взвинтила всех, остававшихся в Цивитоте. Одни боясь упустить свою долю добычи, другие стремясь возможно скорее достигнуть цели похода — «отмстить» сельджукам за «надругательства» над верой, снялись с места и двинулись к Никее. Не дойдя до нее, крестоносцы были встречены заблаговременно подготовившимся к схватке сельджукским войском, которое 21 октября 1096 г. перебило 25-тысячную «армию» крестоносцев. «Такое множество галлов и норманнов погибло от меча Измаила,— пишет Анна Комнина,— что когда собрали их тела, они образовали не холмик и не холм, или возвышенность, а подобие высокой горы». В сражении пали Вальтер Голяк и другие рыцари, претендовавшие на руководство крестоносцами. Не более 3 тысяч человек сумели избежать истребительного преследования сельджуков, спасшись бегством в Цивитот. Отсюда остатки крестоносцев были перевезены на византийских судах в Константинополь. Некоторые постарались из Константинополя добраться домой, другие стали ждать подхода главных сил крестоносцев.
Таков был трагический финал попытки западноевропейских крестьян бежать из-под власти сеньеров.
Крестовый поход бедноты в основе своей был не чем иным, как своеобразным, религиозно окрашенным актом социального протеста крепостных против феодальных порядков. Он явился своего рода продолжением серии предшествовавших пассивных и активных антифеодальных выступлений крепостной деревни. Особенность движения 1096 г. состояла в том, что крестьянский протест был ловко направлен католической церковью в сторону от классовых врагов крестьянства на родине — на Восток.
Массам крепостных пришлось дорого заплатить за попытку осуществить мечты об-освобождении при помощи религиозного «подвига» — крестового похода. Эти наивные иллюзии, вскормленные в забитой крепостной массе католической церковью, разбились при первом же столкновении с реальной действительностью. Не землю и не свободу получили крестьяне на Востоке, а только свою собственную гибель.
Урок обошелся недешево. Он стоил жизни десяткам тысяч людей, безжалостно принесенных в жертву классовым интересам феодальных верхов Западной Европы, которых католическая церковь таким путем пробовала избавить от «смутьянов» и «поджигателей». Многие тысячи крестьян были отвлечены от непосредственной борьбы против своих поработителей и нашли бесславную смерть на «стезе господней». Они стали жертвой вовсе не своих темных стремлений, как считают некоторые буржуазные историки, стремящиеся уберечь папство от приговора истории,— прямым виновником крестьянской трагедии 1096 г. был папский престол.
|
Автор: Admin |
2011-11-07 |
|
Первые наброски плана крестового похода. Часть II
Много времени спустя после того, как развернулось крестоносное движение, западные летописцы измыслили различные легенды о гонениях сельджуков на христиан в восточных странах, о поругании «язычниками» христианских святынь, преследованиях паломников, направлявшихся в Иерусалим. Историки последующих столетий подхватили эти легенды, разукрасили их всевозможными подробностями. В результате получилось так, что на протяжении девяти с половиной веков многочисленные авторы «историй» крестовых походов один за другим твердили, что именно сельджукское завоевание Ближнего Востока послужило причиной или, по крайней мере, непосредственной причиной «вооруженного паломничества» к Иерусалиму, предпринятого Западом с конца XI в.: сельджуки-де создали угрозу для «христианства», и это потребовало военного вмешательства благочестивых католиков, предводительствуемых папством.
Подобные представления о ближайших причинах крестовых походов распространены и поныне. Между тем, исследования специалистов позволяют рассеять легендарный туман, в течение столетий окутывавший предысторию крестовых походов. Французский историк-востоковед Клод Казн показал, что сельджукам (как и их предшественникам в странах Ближнего Востока— арабам) вовсе не была свойственна фанатическая религиозная нетерпимость и что положение христианского населения Сирии и Палестины, подпавшего под власть тюркских завоевателей, в религиозном отношении не изменилось к худшему. По отношению к иноверцам сельджуки продолжали лояльную политику, установившуюся во времена арабского господства. Антиохия оставалась резиденцией православного патриарха. Другому патриарху было разрешено жить в Иерусалиме. Никаких более или менее серьезных стеснений в религиозных делах сельджуки не чинили христианам. Мало того, для приверженцев христианских исповеданий, преобладавших в Сирии, Палестине, Малой Азии (моиофизиты, иесториапе и др.)» сельджукское завоевание означало избавление от религиозных и фискальных притеснений византийской церкви1. Показательно, что жители восточно-средиземноморских стран никогда не искали помощи против приписываемых сельджукам религиозных преследований ни на Западе, ни в Византии. В хрониках не содержится никаких известий о том, что они изъявляли желание «освободиться» от «притеснителей веры — язычников».
Что касается западных паломников, то они по-прежнему могли посещать Иерусалим, не подвергаясь оскорблениям со стороны сельджукских правителей. Сельджуки взимали с паломников определенную мзду за посещение «святого города», но точно так же и в Константинополе пилигримы должны были уплачивать налог византийским властям; следовательно, в этом невозможно усматривать признак религиозной нетерпимости сельджуков. В Иерусалиме по-прежнему существовали две гостиницы, содержавшиеся амальфитанцами. И пустое место, которое христиане именовали «святым гробом», находилось в полной сохранности. Правда, паломникам пришлось переменить сухопутный маршрут на морской, поскольку анархия в Малой Азии затрудняла путешествия в Иерусалим, но это обстоятельство ничего общего не имело с гонениями на христиан, между тем, именно это всегда вменялось в вину сельджукам.
1 Сl Cahen Notes sur l’histoire des croisades et de l’Orient latin. «Bulletin de la faculte des lettres de I’Universitc de Strasbourg», 1950, No 2, p 121.
Рассказы летописцев о «страданиях» восточных христиан при сельджуках, препятствиях, чинившихся паломникам, и т. п.,— все это, в значительной мере, досужие выдумки более поздних византийских и западных писателей-церковников1. Они умышленно сеяли слухи о всякого рода злодеяниях сельджуков против «христианства», делая это в чисто политических целях — для того, чтобы баснями об угрозе христианским святыням со стороны «неверных» содействовать притоку новых военных контингентов с Запада2.
Итак, преследование сельджуками христиан на деле не могло явиться даже формальным предлогом для пропаганды военной экспедиции в защиту веры и христианских святынь. И тем не менее, сельджукское завоевание Передней Азии, в том числе таких городов, как Иерусалим, дало папству повод для разжигания на Западе религиозной вражды к «неверным». В каком отношении и каким образом? Может быть, это завоевание нанесло ущерб торговле итальянских городов с Востоком? Нет фактов, которые бы подтверждали такую гипотезу. Напротив, известно, что сельджуки овладели лишь немногими портовыми пунктами сиро-палестинского побережья, да и туда, где они утвердились, продолжали приезжать венецианские и амальфитанские купцы3.
Чтобы убедить Запад в необходимости «священной войны» с исламом, римские первосвященники прибегли к искусственным пропагандистским средствам. Они стали упорно распространять толки о религиозных притеснениях христиан сельджуками, раздувая до огромных размеров известия о самых незначительных осложнениях, которые происходили у паломников на Востоке и были неизбежны в условиях анархии, царившей там в период сельджукского завоевания.
1 Особенно много таких выдумок в «Истории» Вильгельма Тирского, писавшего десятки лет спустя после начала крестовых походов.
2 Факты, собранные Каэном, убедительно опровергают измышления хронистов XII—XIII вв , подрывают традиционные взгляды на ближайшие причины крестоносного движения. Интересно, что выводы французского ученого (они были в сжатом виде изложены Каэном и в его докладе на международном конгрессе историков в Риме — «Ислам и крестовые походы»; см. «Relazioni», vol. Ill, p. 625—626) .в известной мере согласуются с положениями советской исторической науки о том, что масса населения стран Ближнего Востока увидела в сельджуках, носителях более примитивного общественного строя, избавителей от ига Византии См. выше стр 36.
3 Cl. Cahen An introduction to the first crusade. «Past and Present», 1954, № 6, p 14.
Предлогом к подготовке войны Запада против Востока якобы во имя религии сельджукское завоевание послужило лишь постольку, поскольку оно нанесло удар Византии, давно являвшейся предметом вожделений римской курии. Перед папством открылась возможность добиваться претворения в жизнь своих старых антивизантийских планов. Дальнейшее распространение сельджукских завоеваний в 70—80-х годах в Передней Азии позволило римской курии значительно расширить свои экспансионистские устремления при помощи заведомой лжи об угрозе «христианству», якобы создавшейся из-за сельджуков.
В полной мере планы Григория VII воскресил его второй преемник — папа Урбан II (1088—1099). И не просто воскресил, но и дополнил: не только Византия — все восточное Средиземноморье должно было, согласно его намерениям, стать объектом эксплуатации римско-католической церкви. Вместе с тем Урбан II обставил эти корыстные планы более детально, чем Григорий VII, разработанными внешними аксессуарами религиозно-демагогического характера, прибегнув к «большой лжи». Трудности, которые переживала Византийская империя в 80-х годах, облегчили папству его задачу.
В начале 80-х годов нормандцы, предводительствуемые Робертом Гвискаром, продолжают захваты в европейских провинциях империи: они устремляются вглубь Эпира (Албания), переходят через Фессалийские горы, приближаются к Фессалоникам, наводят страх на Константинополь. Новый византийский император Алексей Комнин (1081 —1118), ставленник малоазиатской военной феодальной знати, пускает в ход все средства — и силу оружия и хитроумную византийскую дипломатию, чтобы справиться с нормандской опасностью. Он заручается поддержкой Генриха IV, германского императора, и немецкие войска выступают в Италию. В это же время Византия использует против нормандцев помощь торговой республики Венеции, испытывавшей опасения за свою торговлю в Адриатике, поскольку ее пути то и дело перерезали нормандцы. Не обошлось и без подкупов среди самого -нормандского воинства, особенно в Италии. Из-за угрозы нападения немцев с тыла Роберт Гвиекар прекратил поход на Рим. После его смерти (1085 г.) земли, захваченные нормандскими рыцарями на Балканах, острова и гавани в Адриатике были отвоеваны Византией с помощью венецианского флота. Но венецианцы потребовали дорогой награды: им были предоставлены огромные привилегии — беспошлинная торговля во всех городах Византии, свобода от контроля таможенных чиновников в греческих портах, право вольного плавания по морям и проливам и вдобавок к этому жалованье венецианскому дожу от византийской казны, не говоря уже о выделении в Константинополе особого квартала с тремя морскими причалами для венецианских купцов и о том, что его жители-венецианцы становились неподвластными греческим законам1.
Между тем, опасность выросла одновременно на севере и на востоке. Против Византии восстали страдавшие от налогового гнета славянские поселенцы придунайской Болгарии. Они призвали на помощь печенегов. Византийские войска терпели поражения одно за другим от кочевников. Печенежская орда вторглась во Фракию.
В 1088 г. печенеги нанесли Алексею Комнину тяжкое поражение при Силистре. Они разорили Адрианополь и Филиппополь, дошли до стен столицы. В этот момент непосредственная опасность Константинополю нависла и со стороны сельджуков. Сельджукский эмир Чаха, обосновавшийся на западе Малой Азии (в Смирне) и на некоторых островах Эгейского моря, снарядил флот против Константинополя. Чаха завязал переговоры с печенегами. Был выработан общий план наступления печенегов и сельджуков на столицу империи. Положение Византии в эти годы (1088—1091) было крайне затруднительным. Известный русский византинист Ф. И. Успенский не без основания сравнивал его с тем, в котором империя оказалась несколько столетий спустя — в последние годы своего существования, когда турки-османы окружили Константинополь и отрезали его от внешнего мира2.
1 Ср. Н. Соколов. Восточная политика венецианской плутократии в XII в. «Уч. зап. Горьковского гос. ун-та, сер. ист.-филол.», вып. XVIII, Горький, I960, стр. 128.
2 Ф. И. Успенский. История Византийской империи. Т. III. М.—Л., 1948, стр. 140.
В этот критический для Византии момент, когда, по словам византийского историка Анны Комиины (дочери Алексея I), дела империи «как на море, так и на суше были в слишком худом положении, тем более, что жестокая зима (1090/91 г.) заперла все выходы, так что от сугробов снега нельзя было даже отворить дверей из домов»,— папство, как и полтора десятка лет назад, снова сделало попытку оказать нажим на Византию. Послы Урбана II, отправленные в Константинополь в начале 1088 г., сделали Алексею I представление по поводу того, что в Византии якобы принуждали латинян (католиков) отправлять церковную службу по греко-православному обряду.
Алексей Комнин ответил папе в примирительном тоне. Он даже согласился для видимости на уступки Риму. Был определен срок созыва в Константинополе церковного собора, на котором предполагалось урегулировать спорные догматические и обрядовые расхождения католической и православной церквей. Завязались переговоры об унии.
Правящие верхи Византии изъявляли на словах готовность к примирительному решению богословских распрей Рима и Константинополя по весьма простой причине — империи угрожала серьезная опасность. Натиск тюрок (печенегов и сельджуков) буквально захлестнул Византию. Оказавшись в кольце врагов, Алексей I искал союзников на Западе (а также и на Руси).
В 1090—1091 гг. византийский император обратился с посланиями к государям и князьям Запада: Византия просила военной помощи. Были направлены также послы к папе римскому. Алексей Комнин возлагал определенные надежды на Рим. Ему нужно было пополнить армию империи. Запад и до этого поставлял немало наемников в греческие войска: это были нормандцы, скандинавы, англо-саксы и др. Теперь Константинополь особенно нуждался в притоке такого рода наемников. Рим мог оказать существенное содействие Византии в привлечении наемных отрядов; этим объясняется кажущаяся уступчивость греческого правительства папству в переговорах об унии. Но целиком полагаться на папу было невозможно: притязания курии на абсолютное верховенство в объединенной церкви давно были известны в Константинополе. Ведя переговоры с Римом об унии и соблазняя западных феодалов надеждами на грабеж восточных стран, византийское правительство принимало и другие, более верные меры для прорыва сельджукско-печенежского окружения. Против печенегов были брошены новые союзники Византии — половцы.
В конце апреля 1091 г. с печенегами было покончено. Флот эмира Чахи не успел прийти на выручку печенегам, и Чаха был разгромлен. Действуя то военной силой, то интригами и подкупом, Алексей I в конце концов избавился от страшной опасности, грозившей Константинополю. Византия сумела вернуть под свою власть ряд прибрежных пунктов в Мраморном море, острова Хиос, Самос, Лесбос. Сельджуки были потеснены. Теперь не для чего было заигрывать и с Римом. Переговоры об унии оказались безрезультатными. К досаде Урбана II Византия практически не пошла на уступки курии. Намечавшийся собор не состоялся, религиозные разногласия оставались неурегулированными.
Однако обращение Византии на Запад за помощью не прошло бесследно. Читатель помнит, что оскудевшее западное рыцарство и феодальные магнаты давно искали подходящего объекта для грабежа, устремляясь то в Испанию, то в Италию и Сицилию, то на Балканы. Восток, более развитый в экономическом отношении, чем Запад, казался им источником великих богатств и невиданной роскоши. С жадностью смотрели сеньеры на богатейшие восточные страны, откуда шли через арабов всевозможные ценные товары. Рассказы паломников, возвращавшихся из Иерусалима и Константинополя, рисовали воображению великолепные храмы и дворцы восточных городов, роскошь, в которой купались византийские и арабские богачи. О чудесах восточных стран складывались легенды, которые бродячие певцы-сказители разносили по рыцарским замкам. И вот теперь эта лакомая добыча уплывала в руки сельджуков! Мысль об этом особенно тревожила нормандцев, утвердившихся на юге Италии и на островах Средиземного моря. Они уже десятки лет были непосредственно связаны с Византией — ив качестве пиратов-торговцев и в качестве наемников-воинов. Кто мог лучше их оценить богатства Константинополя? Но участь Византии вселяла «заботу» не одним только нормандцам: она «беспокоила» многих князей и рыцарей на Западе, которые лишь выжидали момента, чтобы кинуться на богатства греческой империи. Следует иметь в виду, что для западных сеньеров, мало знакомых с географией, весь Восток — это были земли византийского императора. Нельзя было допустить, чтобы такая добыча досталась «нехристям» — сельджукам.
Помнит, вероятно, читатель и то, что, преследуя свои цели, папство постоянно имело в виду интересы господствующего класса: оно не упускало из поля зрения ни мятежей, ни частого бегства с насиженных мест, ни подвижнических настроений крестьянских масс, ни завоевательных тенденций, все более усиливавшихся среди рыцарства и феодальных верхов. Рим уже пытался однажды дать выход тому и другому, направив против сельджуков, якобы для спасения Византии, опасные для крупных феодальных землевладельцев элементы: это было в 70-х годах. Обстановка, сложившаяся к началу 90-х годов, оказалась как нельзя более подходящей для приведения в действие тех пружин, которые курия пробовала завести 20 лет назад.
Атмосфера на Западе становилась все более накаленной. Общественные противоречия к концу столетия резко обострились. Тяготы крестьянства за время «семи тощих лет» стали совершенно нестерпимыми. Возмущение низов росло и проявлялось самыми различными способами. Рыцарская вольница разбойничала все разнузданнее. Неуверенность перед будущим сильнее и сильнее охватывала феодалов, церковных и светских.
Апелляция Византии пришлась как раз кстати. Дорога на Восток была проложена пилигримами, которые обычно шли по Рейну и Дунаю, через Венгрию, на Константинополь. Анархия, царившая в раздробившемся на уделы сельджукском государстве, рождала надежды на легкое овладение Востоком. В этих условиях Константинополь не заставил рыцарей долго просить себя. Призывы из Византии послужили одним из первых по времени внешних стимулов для развертывания среди западных феодалов движения в пользу похода на Восток. Речи о походе «во спасение» греческой империи стали раздаваться уже в 1092 г.1 Обращения Алексея I к западным князьям, например к графу Роберту Фландрскому2, распалили алчность рыцарства. Однако феодалы были слишком разрознены, и эти приготовления не пошли дальше предварительной стадии. Требовалось активное вмешательство в события той силы, которая, как мы видели, являлась на Западе главным «интернациональным» выразителем классовых интересов феодалов,— т. е. католической церкви. И это вмешательство не замедлило последовать.
Убедившись в бесплодности попыток добиться унии средствами дипломатии, Урбан II избрал путь Григория VII. Он оживил его планы вооруженного захвата Византии посредством оказания ей мнимой помощи против «неверных».. Он учел воинственные настроения феодальных владетелей на Западе и постарался извлечь из них максимальную выгоду для католической церкви. Стечение обстоятельств предоставляло, казалось, удобный случай осуществить с помощью рыцарства давние экспансионистские замыслы папства, сделать важный шаг на пути к созданию «мировой» теократической монархии. Папство решило использовать создавшуюся обстановку для того, чтобы удовлетворить за чужой счет назревшие нужды феодалов Западной Европы и, разумеется, достичь своих корыстных целей.
Урбан II взял на себя инициативу организации массового похода на Восток, мысль о котором уже распространилась в светских феодальных кругах на Западе. В 1095 г. он выступил с широкой программой объединения рыцарства Западной Европы для завоевания восточных стран под лозунгом «освобождения гроба господня».
Так родилась и окончательно оформилась идея крестового похода.
1 Ф. И. Успенский. Ук. соч., стр. 140—141.
2 Сохранился текст послания византийского императора к Роберту Фландрскому, полного весьма привлекательных для рыцарства посулов. Послание это звучит как прямое приглашение рыцарям прийти пограбить Константинополь: «Мы отдаемся в ваши руки… лучше, чтобы Константинополь достался вам, чем туркам и печенегам; в нем находятся драгоценные святыни господни; сокровища одних церквей в Константинополе достаточны для украшения всех церквей мира. Нечего говорить о той неисчислимой казне, которая скрывается в кладовых прежних императоров и знатных вельмож греческих», и т. д.
Едва ли Алексей Комнин мог писать таким образом. По-видимому, уцелевшая редакция этого письма (на латинском языке) является подделкой, позднее составленной крестоносцами для оправдания своих грабежей в византийской столице. Однако многие исследователи справедливо считают, что в основе латинской редакции’ лежит какой-то утраченный оригинал подлинного письма Алексея Комнина. Не подлежит сомнению, что в 1090—1091 гг. Византия обращалась к европейским князьям за помощью.
Вы цените свое время и желаете, чтобы Ваш внешний вид отражал Ваш статус, тогда первое, что Вам нужно сделать, это купить швейцарские часы. А лучше всего это сделать на сайте www.secunda.com.ua, где представлен широкий ассортимент часов на любой вкус и кошелек.
ПЕРВЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД / Клермонский собор и провозглашение крестового похода на Восток >>
|
Автор: Admin |
2011-11-07 |
|
Папская программа создания теократической монархии. Первые наброски плана крестового похода. Часть I
Создание клюнийской конгрегации под главенством римских пап и внутрицерковные реформы содействовали укреплению позиций папства.
Римская курия становилась центром, который один только и мог претендовать на то, чтобы выполнить роль организатора и объединителя распыленных сил господствующего класса. Со времени правления Григория VII (1073—1085) папство стало все настойчивее изъявлять притязания на верховенство не только над христианской церковью (эти притязания вытекали из стремления еще более упрочить положение, завоеванное в результате клюнийского движения), но и над светскими государями. Григорий VII сформулировал своего рода программу установления «всемирного» владычества римских пап. Князья и короли — не более, как вассалы римского престола. Папа вправе распоряжаться коронами, назначать и смещать не только епископов, но и герцогов, королей, императоров. Всякая власть действительна лишь постольку, поскольку она исходит от главы церкви. Иначе и быть не должно: бог «дал власть святому Петру вязать и решить па небесах и на земле» — с заносчивостью писал Григорий VII архиепископу Герману Мецскому (в 1076 г.).
У Григория VII сложился план создания некоего мирового государства во главе с римским папой в роли неограниченного властителя. В эту теократическую1 монархию должны были войти все «христианские» государства.
Григорий VII не ограничился отвлеченными богословско-теоретическими рассуждениями. Были сделаны попытки реализовать эти реакционные, противоречившие ходу исторического развития идеи установления всемирного папского владычества. Григорий VII упорно добивался от английского короля Вильгельма Завоевателя покорности апостольскому престолу: «Ты должен повиноваться мне без всяких колебаний, дабы ты мог унаследовать царство небесное».
1 Теократия (греч.— «боговластие») — государственный строй, при котором верховная власть принадлежит духовенству.
Он требовал от французского короля Филиппа I невмешательства в церковные дела: папа своей властью должен ставить епископов во Франции. Если король не подчинится, то «французы, пораженные мечом анафемы, откажутся впредь повиноваться ему». Венгерскому королю Гейзе I папа заявлял, что «королевство венгерское принадлежит святому престолу». В Польше он отлучил от церкви Болеслава II. Испанию Григорий VII рассматривал как вотчину св. Петра. Даже на далекой Руси пытался папа утвердить господство римского «наместника божьего», пользуясь распрями среди киевских князей: в 1075 г. он вручил власть над Киевской Русью изгнанному оттуда князю Изяславу, который, изменив родине, признал себя вассалом папы и согласился, в случае возвращения ему Киева, сделать Киевскую Русь леном апостольского престола1.
Григорий VII самым серьезным образом намеревался принудить всех «христианских королей» к ленной присяге, а следовательно, и к обязательным ежегодным взносам в папскую казну.
Наиболее длительным и напряженным оказалось столкновение папства с императорами «Священной Римской империи», вылившееся в многолетний конфликт различных феодальных группировок Германии и Италии (он известен в истории под не совсем точным названием «борьбы папства с Империей» или «борьбы за инвеституру»). Борьба эта продолжалась и при преемниках Григория VII.
Таким образом, клюнийские папы выступили в XI в. как «цезари в первосвященнических рясах», по меткому выражению немецкого историка В. Нордена. Господство, власть — вот что стало их лозунгом2. Конечно, причины этого — вовсе не в честолюбии или властолюбии того или иного папы: они лежат глубже. Политические притязания наместников «святого Петра», тенденции к созданию «универсальной» папской теократии были лишь внешним проявлением и показателем того, какое значение приобрели в Европе в XI в. римско-католическая церковь и ее центр — папская курия.
1 Б. Д. Греков. Киевская Русь. Госполитиздат, 1953, стр. 496.
2 W. Nor den. Papsttum und Byzanz. Berlin, 1903, S. 56.
Ко второй половине XI столетия, т. е. ко времени серьезного обострения социальной борьбы на Западе, католическая церковь оказалась самой крепкой, централизованной, располагавшей огромными богатствами феодальной организацией. Такое положение делало ее кровно заинтересованной в решительном укреплении феодального режима. Вот почему папство возымело намерение не только защитить материальные интересы самой церкви, но и стать организующим центром разрозненных сил феодалов. Отсюда — и притязания Рима на «всемирное» владычество. Последнее вовсе не было самоцелью: это было скорее средством для достижения цели — основательного упрочения позиций феодального землевладения перед лицом «смут», раздиравших Запад в XI столетии.
Существенной составной частью этой программы было стремление папства ликвидировать самостоятельность восточной, греко-православной церкви1. Именно в связи с этими попытками возникли и первые наброски плана организовать завоевательный поход на Восток. Этот план был предложен не кем иным, как Григорием VII. Ближайшая цель его состояла в том, чтобы, поставив греческую церковь под начало апостольского престола, проложить дорогу к подчинению папской власти и самой Византийской империи. Это значительно расширило бы материальные ресурсы римско-католической церкви и облегчило бы папству осуществление его универсалистской программы на Западе, особенно в отношении «Священной Римской империи».
Для проведения в жизнь этих широких замыслов папство воспользовалось переменами в международной обстановке, которые произошли к началу 70-х годов и крайне отрицательно отразились на положении Византии.
1 Окончательный раскол («схизма») или разделение церквей, т. е. образование римско-католической и греко-православной церквей, вызванное различием социально-политических судеб стран, входивших некогда в Западную и Восточную Римскую империи, произошел в 1054 г. Догматические расхождения и ритуальные различия между «латинской» и «греческой» церквами были незначительны, хотя именно они с самого начала сделались предметом ожесточенных споров богословов и церковников Запада и Востока. За этими спорами всегда стояли политические противоречия и интересы определенных групп феодального общества «латинского» Запада и «православной» Византии, в частности противоречия, вытекавшие из стремления установить господство над южнославянскими и западнославянскими странами.
Наследница Римской империи на Востоке давно уже растеряла многие из своих прежних владений. Территориальную основу Византийской империи составляли теперь главным образом Балканы и Малая Азия. Но и эти владения Византийского государства становились все более непрочными. В то же время византийские города играли еще важную роль в средиземноморской торговле; в особенности Константинополь был средоточием значительных богатств. В середине XI в. владения Византии начали тревожить тюркские кочевники — печенеги, захватившие к тому времени огромное степное пространство на юге Восточной Европы — от северных берегов Нижнего Дуная до Днепра и далее, к востоку от него. С 1048 г. печенежские ханы стали совершать частые набеги на византийскую территорию; печенеги опустошали Болгарию, Македонию, Фракию, доходили до Адрианополя и угрожали самой столице — Константинополю. Когда же в .начале 50-х годов эта опасность миновала,— Византии удалось очистить пределы Фракии и Македонии от печенегов,— их сменили другие кочевники: огузы-торки, половцы. Опасность набегов степных кочевников на многие годы нависла над империей.
Но еще более грозным оказался для нее натиск тюркских кочевых племен, явившихся с Востока — из Средней Азии. Это были сельджуки. В 40-х годах они овладели южнокаспийскими областями, Западным и Центральным Ираном, а в 1055 г., покорив Месопотамию, заняли Багдад — столицу некогда могущественного халифата Аббасидов. Завоевания сельджуков на этом не остановились. В правление султана Алп-Арслана (1063—1072) сельджуки вторглись в Армению, большая часть которой находилась тогда под властью Византии. Они воевали с Грузией и во все большем количестве просачивались непосредственно в византийские провинции Малой Азии — в Каппадокию и во Фригию.
В Византии вспыхнула паника. Военная опасность со стороны сельджуков дала перевес в междоусобной борьбе феодальных партий малоазиатским динатам — «военной партии». Корону захватил способный военачальник Роман IV Диоген (1068—1071). Он попытался остановить продвижение сельджуков. Однако и в этот критический для Византии момент правящие группировки руководствовались своими корыстными интересами. При дворе Романа IV гнездилась измена. Разведка сообщала ложные сведения о неприятеле. Командиры войска были деморализованы, дисциплина среди солдат подорвана. В 1071 г. в битве с сельджуками при Маназкерте — севернее озера Ван (в Армении) — византийское войско потерпело страшное поражение. Роман IV попал в плен. Тем временем в Константинополе на престоле утвердился ставленник столичной бюрократии Михаил VII Дука. Византийцы отказались даже внести выкуп за пленного императора. Он был отпущен Алп-Арсланом на слово, но по возвращении Романа IV в Византию приближенные нового венценосца схватили его и, ослепив, по византийскому обычаю, заключили в темницу.
В результате катастрофического для Византии поражения при Маназкерте империя потеряла свои богатые малоазиатские провинции; ей удалось удержать за собой лишь немногие прибрежные города на западе полуострова. По выражению одного историка, из окон императорского дворца в Константинополе теперь можно было видеть на востоке горы, которые уже не принадлежали империи. Византия оказалась в руках завоевателей в короткий срок, прежде всего в силу того, что общественные порядки, утверждавшиеся сельджуками, несли вначале некоторое облегчение массам крепостного крестьянства Малой Азии, стонавшего под игом повинностей, которыми оно было обязано византийским вельможам-феодалам, и под тяжестью государственных налогов империи1.
У сельджуков тогда еще только складывались феодальные отношения.
Но для господствующих классов Византии последствия поражения при Маназкерте были катастрофичными: половина Византийской империи оказалась завоеванной сельджуками; другая половина находилась в состоянии полнейшей анархии. Феодальная знать то и дело устраивала мятежи против Константинополя, выдвигая своих ставленников на императорский престол. Государство дробилось на полусамостоятельные феодальные владения.
1 М. В. Левченко. История Византии. М., 1940, стр. 196.
Всеми этими обстоятельствами и поспешил воспользоваться Григорий VII для того, чтобы целиком подчинить греческую империю влиянию Рима. Обессилевшая в борьбе с сельджуками, ослабленная изнутри, Византия казалась ему легкой добычей.
Вначале Григорий VII прибег к дипломатическим средствам: в 1073 г. он вступил в переговоры с Михаилом VII Дукой о том, чтобы «возобновить древнее, богом установленное согласие,— как писал Григорий VII византийскому императору летом 1073 г.,— между римской и константинопольской церквами». Папа хотел навязать Византии церковную унию на условиях полного подчинения греческой церкви Риму. Однако непомерные требования Григория VII, выдвинутые им во время переговоров, натолкнулись на оппозицию в Константинополе. Вот тогда-то у папы и возникла мысль добиться своих целей вооруженной силой. Он задумал организовать военный поход в сторону Византии, скрыв свои истинные цели под лозунгами защиты христианской веры и помощи грекам против мусульман — сельджуков.
Почему было не попытаться осуществить на востоке то, чего не удалось достигнуть на западе (в Испании)? Почему было не направить к Константинополю рыцарскую вольницу, которая терпела неудачи в испанской реконкисте, а заодно и «мятежное» крестьянство,— к тому же с несомненной пользой для папского престола?
Не прошло и нескольких месяцев после начала дипломатических переговоров с Константинополем, как Григорий VII в 1074 г. обратился с посланиями к графу Гийому I Бургундскому, затем к императору Генриху IV, своему будущему заклятому врагу, к маркграфине Матильде Тосканской, наконец, «ко всем верным святого Петра» — с призывом принять участие в задуманной им войне на Востоке. Папа звал выручить восточную церковь из беды и не скупился на обещания небесных наград тем, кто согласится воевать с неверными. «Бейтесь смело,— увещевал папа верующих,— чтобы снискать в небесах славу, которая превзойдет все ваши ожидания. Вам представляется случай малым трудом приобрести вечное блаженство».
Не исключено, что призыв Григория VII нашел отклик среди тех, к кому он был обращен. По крайней мере, сам папа в конце 1074 г. уверял Генриха IV, что ему удалось уже собрать армию свыше 50 тысяч человек (итальянцев и ультрамонтан, т. е. французов) для заморского предприятия против язычников. Имеются основания думать, что папу поддерживали некоторые феодальные магнаты Южной Франции и Италии,— такие, как графы Гийом Бургундский и Раймунд Тулузский, которые еще в 1067 г. поклялись папе Александру II прийти своими вооруженными силами «на защиту дел святого Петра».
Григорий VII придавал огромное значение затевавшемуся им предприятию. В своих письмах он несколько раз повторял, что намерен сам стать во главе войска западных христиан и «отправиться за море». Замысел папы был очень прост: целью похода объявлялась поддержка братьев по вере, спасение христиан-греков от «неверных»1. Такой проект должен был встретить благосклонное отношение у рыцарства и в крестьянской массе Запада — среди тех слоев, которые, с санкции папства, уже до этого выступали под религиозным флагом против арабов в Испании. «Я верю,— пишет папа Матильде Тосканской,— что в этом деле нам окажут содействие многие рыцари».
В действительности лозунги защиты христианской веры призваны были замаскировать намерения Рима, ничего общего не имевшие со спасением восточного «христианства», о чем папу никто, собственно, и не просил. Религиозные интересы, о которых так красноречиво говорил Григорий VII в своих посланиях на Запад, в глазах этого церковного политика, по существу, никогда не имели первенствующего значения. Переписка Григория VII свидетельствует, например, о том, что он не считал нужным настаивать на каких-либо принципиальных различиях между христианством и исламом, когда этого требовали политические интересы Рима. В 1076 г. в письме к мусульманскому князьку аль-Насиру (в Алжире) папа заявил без обиняков, что «мы и вы веруем в одного бога, хотя и разными способами», что «мы все равно почитаем его и воздаем ему ежедневные хвалы, как творцу небесному и управителю этого мира».
Возможно, впрочем, что намерения Григория VII простирались много дальше Константинополя: папа, правда несколько мимолетно, писал Генриху IV о проектах выступить «вооруженной рукой против врага господа и под собственным его (бога) водительством дойти до гроба господня», т. е, до Иерусалима.
Вернуть греческую церковь «в лоно» римской, иначе говоря — овладеть богатствами греко-православной церкви, расширить сферу влияния католицизма за счет Византии, насильственным путем включив ее в орбиту папского воздействия,— таковы были ближайшие цели Григория VII. Папа утверждал в своих письмах, что «хотел бы положить душу свою» за заморских братьев-греков. Но, конечно, он меньше всего думал об этих «братьях». Его занимало другое: Григорий VII стремился восстановить единство церквей под своей властью, чтобы овладеть доходами не только католической, но и православной, греческой церкви.
В осуществлении широких политических планов папства деньги играли далеко не последнюю роль. Григорий VII был тесно связан с римскими ростовщиками и менялами. В 1074 г. он энергично выступил в защиту итальянских купцов, ограбленных на ярмарке в Сен-Дени французским королем Филиппом I, а через два года оказал покровительство римским купцам, которые отправились с торговыми целями в североафриканский город Бужи, к аль-Насиру1.
Папству были особенно близки интересы восточной торговли. Для воздействия на чувства верующих, все более склонных становиться на путь «мятежа» и неповиновения, необходимы были сильные средства. В X—XI вв. возрастает великолепие католического культа. А это, естественно, порождало у церкви определенные экономические нужды. В Риме был весьма значителен спрос на восточные товары, так как слабо развитая промышленность Западной Европы не могла удовлетворять увеличивавшуюся потребность церкви в утвари, художественных изделиях, мазях, благовониях, фимиаме, ладане. Даже некоторые новейшие буржуазные историки (Р. С. Лопес) приходят к выводу, что политику Григория VII определяли в целом материальные интересы 2.
Благочестивые призывы Григория VII к «верным святого Петра» в 1074 г. по сути дела предвосхищали лозунги будущего крестового похода. Деятельность Григория VII по подготовке в середине 70-х годов рыцарской войны «в защиту Византии» явилась одним из исходных пунктов плана организации крупного завоевательного похода на Восток; плана, складывавшегося в папской курии и непосредственно связанного с теократической политикой «цезарей в первосвященпических рясах».
1 R. S. Lopes. Le facteur economique dans la politique africaine des napes. «Revue historique», t. CXCVIII, 1947, p. 180.
2 Там же.
Григорий VII не сумел осуществить свои замыслы. Западные дела надолго отвлекли его внимание от Византии. Но все же он и в дальнейшем не раз пытался подчинить ее. После свержения в 1078 г. Михаила VII Византия снова стала ареной ожесточенной борьбы феодальных партий. Этим воспользовался Роберт Гвиекар, который напал на итальянские владения империи. Летом 1080 г. Григорий VII благословил Роберта Гвискара на войну против Византии.
Папа потребовал, чтобы католическое духовенство Южной Италии призвало рыцарство к участию в походе Гвискара, обещая за это «прощение грехов». В 1081 г. нормандцы вторглись на территорию Балканского полуострова, осадили и захватили морскую крепость Диррахий (в Эпире), проникли вглубь страны.
Жителей каждого завоеванного пункта насильственно заставляли принимать католичество. Григорий VII приветствовал успехи своих союзников: он поздравил с победой вождя итальянских нормандцев, не забыв напомнить, что главная причина его славы — покровительство святого Петра. В последующие годы, однако, внимание Григория VII было полностью поглощено борьбой с Генрихом IV.
План организации военного похода на Восток, задуманный папством в 70-х годах, получил свое дальнейшее развитие у преемников Григория VII. Обстановка, создавшаяся в течение последних десятилетий XI в. в странах Восточного Средиземноморья, благоприятствовала реализации замыслов римской курии.
Одновременно с Малой Азией сельджуки завоевывали Сирию и Палестину. В 1071 г. был захвачен Иерусалим, до этого находившийся под властью египетского халифата Фатимидов (окончательно сельджуки утвердились в нем к концу 70-х годов). В 1084 г. один из сельджукских вождей (Сулейман ибн-Кутлумуш) овладел Антиохией, отняв у Византии этот важный торговый и стратегический пункт на восточном побережье Средиземного моря, Были завоеваны Дамаск и другие сирийские города. В правление Малик-шаха (1072—1092) большая часть Сирии и Палестины вошла в состав сельджукских владений.
При всей обширности своих завоеваний сельджуки не создали централизованного государства. Хотя номинально таковое существовало, фактически оно представляло собой слабо спаянное объединение большого количества полусамостоятельных «уделов». Наиболее значительным из сельджукских владений был Румский (Ромейский) султанат, образовавшийся в Малой Азии, с центром сперва в Никее, затем — в Конии (Икониуме); это государство называлось так потому, что его султаны претендовали на «наследство» Восточно-Римской империи1. При жизни Малик-шаха еще удавалось поддерживать относительное политическое единство в пестром конгломерате «уделов» сельджукских правителей, но после 1092 г. эта слабая спайка исчезла: начались междоусобные войны крупных и мелких владетелей, и сельджукское государство распалось.
1 Ромеи — греческое название римлян; так именовали себя византийцы.
Вы, наверное, множество раз ходили в кино, раз за разом восхищаясь удивительными и невероятно реальными 3D кинофильмами. Но знаете ли Вы, как появилась Стереоскопия, именно так официально называется 3D, какое влияние она оказывает на наш организм и где, кроме как в кинотеатрах, она применяется? Ответы на эти и многие другие вопросы Вы сможете найти на сайте goroda3d.ru.
|
Автор: Admin |
2011-11-04 |
|
Обострение противоречий внутри господствующего класса
Экономические сдвиги на Западе, наметившиеся к XI в., не могли не коснуться и господствующего класса. С одной стороны, рост торговых связей влек за собой увеличение потребностей сеньеров, с другой — возможности удовлетворить разыгравшиеся аппетиты были не очень велики. Истощенное поборами и неурожаями, крестьянское хозяйство с его жалкой техникой давало не так уж много, Чем дальше, тем более рискованно было заставлять мужика стягивать веревку, служившую ему вместо пояса: деревня начинала волноваться. Сеньеры не могли чувствовать себя в
полной безопасности от своих же сервов.
Феодальные владетели всегда вели бесконечные усобицы друг с другом (так называемые файды — частные войны). Теперь они становятся особенно частыми. Сеньеры затевали их по всякому, даже ничтожному поводу, с одной лишь целью — захвата новых земель и крепостных. Но файды еще более озлобляли деревню. Кроме того, для успешного ведения войн сеньер должен был содержать много вассалов — рыцарей, обязанных ему военной службой. За службу нужно было вознаграждать землей. Между тем, свободных земель во Франции, Германии и других странах Запада уже не было. Наличный же фонд земли был роздан вассалам. Таким образом, многие воинственно настроенные сеньеры заходили в
тупик. Нужны были новые земли. Но где их взять? Где получить средства, которых
крепостные не могли и не хотели предоставить, несмотря на все ухищрения и «тиранство» их господ?
Положение осложнялось еще одним очень важным обстоятельством. В XI в. земли мелких и средних владельцев все чаще становились собственностью крупных феодалов1.
В странах Запада образовалась значительная прослойка безземельных рыцарей. Во многом этому способствовал установившийся к тому времени порядок наследования феодальных поместий — майорат: владения феодала не дробились между его сыновьями, а переходили целиком к старшему из них2. В результате в семьях феодальных землевладельцев появилось немало обделенных сыновей; отсюда пошли рыцари с прозвищами «безземельный», «неимущий», «голяк»,— рыцари, с которыми мы встретимся в начале крестовых походов.
И если уже многие крупные феодалы в XI в. не могли удовлетворять свои потребности так, как им этого хотелось бы, то что говорить о мелком рыцарстве? Оно и подавно оказывалось не в состоянии покрыть свои расходы. Приобретение поместий и крепостных становилось его заветным стремлением. Наиболее доступным способом поправить свои дела рыцари считали разбой и грабежи. Шайками и поодиночке рыскали они по Франции, Фландрии, Лотарингии и другим землям, нападали на деревни, забирали у крестьян все, что было можно: жалкие запасы зерна, одежду, даже орудия труда — плуг и кирку. Не брезговали рыцари и грабежами на проезжих дорогах. В 1096 г. сеньер Робер Пероннский принес жалобу арль-скому епископу на некоего рыцаря, который обобрал его, Робера, людей, везших вино на рынок в город Арль. Автор Камбрейской хроники называет один из замков епископства «несчастьем» для всех живших вблизи него крестьян, — такой ущерб причиняли им грабительские налеты его владельца. Такими же разбойничьими гнездами были и многие другие замки.
1 «Поглрщение» мелкого землевладения крупным происходило различными путями. Чаще всего мелкие владения захватывались во время файд более сильными сеньерами; иногда происходила добровольная передача таких владений феодальным магнатам, монастырям с целью получения определенных выгод, материальных и «духовных» (покровительства, должности, «прощения грехов» и пр.).
2 Название этой системы наследования — «майорат» — происходит от латинского слова major — старший.
Нередко рыцарские банды нападали на крупные поместья; особенно соблазнительной приманкой были богатые владения церквей и монастырей. Рыцари, благочестие которых так любят восхвалять некоторые историки, не стеснялись, как говорится в документе середины XI в., «нападать на невооруженных клириков, монахов или монахинь»; они не останавливались перед тем, чтобы «причинять вред общинам каноников…, а также землям и владениям, коими церкви…, невооруженные клирики, монахи и монахини пользуются». Здесь они захватывали лошадей, быков, коров, ослов, овец, баранов, ягнят, коз; на юге Франции сжигали оливковые насаждения. Выразительную характеристику этим ватагам рыцарской голытьбы дал римский папа Лев IX. «Я видел,— писал он,— этот буйный народ, невероятно яростный и нечестием превосходящий язычников, разрушающий повсеместно церкви божий, преследующий христиан, которых они иногда заставляли умирать в страшных мучениях… Они не щадили ни детей, ни стариков, ни женщин».
Разбои оскудевшего рыцарства довершали разорение крестьянства. Вместе с тем они наносили ущерб и крупному землевладению, в первую очередь церковному, менее обеспеченному вооруженной силой. Конечно, обедневший рыцарь и знатный сеньер принадлежали к одному классу. Главным врагом и могущественного барона, и монастыря, и рыцаря (даже если он с полным на то основанием получал прозвище «неимущего») был крепостной, чье «мятежное» поведение мешало сеньерам всех рангов и категорий беспрепятственно грабить его. Но и борьба внутри класса феодалов имела определенное значение. Она еще настоятельнее побуждала правящие верхи феодального общества искать какого-либо выхода из положения, создавшегося в итоге экономических и социальных сдвигов, происходивших в XI в., с которыми читатель уже знаком.
Развитие социальных противоречий в феодальном обществе в XI в. создает на Западе необычайно тревожную обстановку «смутного времени»: неурожаи, голодовки, эпидемии, волнения и бегство крестьян, разбои рыцарской мелкоты, конфликты крупных феодалов и феодальных группировок между собой. Сочинения писателей и выступления церковных деятелей того времени полны жалоб и беспокойства по поводу неустойчивости общественной жизни. Французский аббат Гвиберт Ножанский пишет о «смятении во всем французском королевстве». Германский монах Эккегард Аврейский говорит о многих «неблагоприятных обстоятельствах», в которых проходила жизнь людей в конце XI в.: «общественный раздор», голод, огромная смертность от эпидемий. Римский папа Урбан II с сокрушением отметит позднее в своей речи на Клермонском соборе: «днем и ночью нет покоя от грабителей и разбойников». Он укажет на бесчинства «похитителей чужого добра» и «нарушителей чужого права», на тех, кто поджигает, и тех, кто «им сочувствует».
Насущные интересы господствующего класса выдвигали перед ним задачу — найти средство, которое, во-первых, позволило бы обеспечить возросшие потребности сеньеров в земле, в подневольной рабочей силе, деньгах и богатствах всякого рода и, во-вторых, изменить положение, ставшее угрожающим для их существования. Средство это было подсказано католической церковью.
1 См. ниже, стр 51 и сл.
Вы не можете работать за компьютером, потому что унылый рабочий стол вгоняет Вас в сон? Тогда темы для windows 7 станут вашим спасением. Огромное количество ярких, красочных и оригинальных тем для этой операционной системы Вы найдете на сайте www.soft-holder.net.
|
Автор: Admin |
2011-11-04 |
|
Крестьянство и его борьба против феодального гнета
В XI в. крестьянство в наиболее значительных западноевропейских странах было почти целиком закрепощено. Кое-где крестьяне еще сохраняли личную свободу, но их количество было невелико, да к тому же и они не являлись полностью свободными, так как были обязаны своему господину различными платежами за землю. Крепостные несли барщину (до трех дней в неделю) и были обременены другими, весьма многочисленными повинностями. В платежи, вносившиеся феодалу натурой — продуктами крестьянского хозяйства, входили и чинш, и подушный сбор, и плата за пользование лесом или лугом, и взносы на содержание войска сеньера в походе. Существовали еще особые повинности, символизировавшие личную зависимость крепостного, или серва; так, например, если наследники умершего крепостного хотели удержать за собой имущество, по праву «мертвой руки» переходившее к сеньеру, — они должны были уплатить выкуп господину отдать ему лучший скот, лучшую одежду. Во время празднования некоторых семейных событий у феодала (свадьба, наступление совершеннолетия старшего сына и т. д.) от крепостного требовали единовременных взносов. И это — не считая разного рода судебных, мостовых, рыночных и тому подобных пошлин, которые крестьянин платил сеньеру, как государю принадлежавших ему земель. К этому нужно добавить еще подать, которую подневольные крестьяне вносили церкви,— «десятину»: последняя в действительности нередко превышала одну десятую долю крестьянских доходов.
Когда с появлением городов стала развиваться торговля, материальное положение крестьянина сделалось еще более тяжким. Сеньеры теперь уже не довольствовались только тем, что поступало от крепостных в виде муки, масла, яиц, мяса, ягод. Аппетиты феодалов возрастали. Они хотели покупать и изделия городских ремесленников, лучшие по качеству, чем те, которые изготовляли свои, деревенские мастера, — оружие, одежду, обувь, доспехи; они приобретали постепенно вкус и к различным заморским товарам, доставлявшимся итальянскими купцами: тканям, винам, украшениям, предметам обихода. Потребности сеньеров становились все более разнообразными. Поэтому сеньеры сделались требовательнее: с каждым годом они увеличивали по своему произволу количество всевозможных поборов. В XI в. местами вводятся уже денежные сборы, чрезвычайно обременительные для крестьян: феодалам нужны были деньги. Из одной грамоты монастыря св. Михаила в Лотарингии (XI в.) мы видим, например, как некий граф Райнальд, для того чтобы получить с монастырских крестьян денежный сбор (талью), «заключил людей наших [монастыря] в темницу и пытками вымогал их имущество». Сам граф цинично заявлял, — это отмечается в грамоте, — что тиранство свое «вершил не по праву». Многие документы XI—XII вв. дают яркое представление о том, как безжалостно притесняли светские и церковные сеньеры своих крепостных крестьян, требуя с них новых и новых платежей.
Но не только феодальные поборы и произвол душили крестьянина. Немалую роль в его обнищании играли те нескончаемые войны, которые велись повсеместно на Западе в XI в. То было время господства феодальной раздробленности. Во Франции крупные и мелкие сеньеры беспрестанно враждовали друг с другом. Феодальные распри раздирали и Германию, где шла война различных феодальных группировок, связанная с борьбой между императорами и папами за инвеституру. Ожесточенные междоусобицы феодальных «партий» происходили в Италии и в других странах.
Первой жертвой бесконечных войн феодалов оказывался крестьянин. Во время этих войн сеньеры не щадили крестьянских посевов. Скудное имущество землепашца подвергалось грабежу и разорению. Его жилище обрекалось пламени, собранный урожай нередко уничтожался. «Жажда войны так свирепствовала, — говорит о смутах среди нормандской знати в конце XI в. хронист Ордерик Виталий, — что крестьяне и мирные горожане не могли спокойно оставаться в своих домах». Жуткую картину опустошений — следствие феодальных усобиц — рисуют монастырские документы. В одном из них, относящемся к 1050 г., сказано: «Вследствие частых войн эта местность (в Турени.— М. 3.) была превращена в пустыню и почти семь лет в ней никто не жил». В другом под 1062 г. записано: «Поля (в Анжу. — М. 3.) были опустошены и покинуты».
Итак, феодальная анархия значительно ухудшала положение массы крестьянства. Задавленный феодальным гнетом крепостной крестьянин и его семья вынуждены были постоянно вести полуголодное существование.
Следует также принять во внимание, что труд подневольного хлебопашца был мало производителен. Несмотря на некоторые улучшения в обработке почвы, техника земледелия оставалась убогой, примитивной: землю обрабатывали большей частью ручным способом — лопатой, мотыгой; рабочего скота для вспашки почвы тяжелым деревянным плугом, применявшимся в то время, не хватало; нередко пахали на коровах, к которым иногда припрягали даже козлов. Удобряли землю редко и плохо. Плодородие почвы почти не восстанавливалось, и она быстро истощалась.
Не приходится удивляться, что в XI в. неурожаи и голод очень часто поражали различные страны Европы. Некоторые ученые пытались объяснить этот голод ссылками на какие-то особые колебания климата, якобы происходившие в то время, т. е. свести причины бедствий крестьянства к стихийным явлениям в природе. Разумеется, стихийные бедствия — засуха, град, чрезмерное выпадение осадков в той или иной местности — оказывали губительное воздействие на жизнь деревни, и недаром хронисты. XI в. сплошь и рядом упоминают об этих стихийных явлениях. Но дело в том, что особо разрушительные последствия их были обусловлены низким уровнем сельскохозяйственной техники и всем строем общественной жизни.
О том, какие ужасающие размеры принимали голодовки в XI в., свидетельствуют хотя бы случаи людоедства, нередко наблюдавшиеся во время этого голода. Страшное описание широкого распространения каннибализма во время голода, захватившего многие области во Франции в 1032 г. и продолжавшегося три года, оставил бургундский хронист Радульф Глабер. Этот набожный летописец, считавший, как и многие его Современники, причиной голода гнев божий на людей, погрязших «в грехах», рассказывает: «Люди пожирали мясо людей. На путников нападали те, кто был посильнее, делили их на части и, изжарив на огне, пожирали… Во многих местах тела, вырытые из земли, тоже шли на утоление голода… Есть мясо людей казалось до такой степени обычным, что некто вынес его вареным на рынок в Турнюс, как какую-нибудь говядину. Его схватили, он не отрицал своего преступления; его связали и сожгли на костре. Мясо же, зарытое в землю, ночью другой вырыл и съел». То, о чем сообщает Радульф Глабер, — не единичный факт в жизни XI в. Многие летописцы того времени рисуют бедствия населения в голодные годы. А они следовали непрерывной чередой. Французский историк Даре де ла Шаванн подсчитал, что в XI в. было 26 неурожайных лет, т. е. неурожайные годы составили более четверти столетия. Особенно частым гостем деревни голод сделался в конце столетия, когда Западная Европа пережила целую полосу голода — «семь тощих лет» (1087—1095).
Хронические неурожаи и голод, которые влекли за собой и падеж скота, были настоящим бичом для крестьянства. Они сопровождались опустошительными эпидемиями. Повальные болезни в голодные годы косили тысячи обессилевших от недоедания людей в деревнях и городах. «Многие села остались без земледельцев»,— лаконично отмечает один французский летописец, повествуя об эпидемии чумы в 1094 г. По сообщению другого современника, 8500 человек умерли в Регенсбурге за три месяца этой же эпидемии. И эти бедствия обрушивались на крестьянина в то время, как феодальный гнет усиливался все больше и больше. Именно рост феодальной эксплуатации составлял главный, решающий фактор разорения крестьянства в XI в., как крепостного, так и находившегося на пути к закрепощению.
Гнет сеньеров порождал законное возмущение крестьян. Оно выражалось по-разному. В некоторых местах крестьяне поднимали настоящие восстания — «мятежи», как называют их летописцы. Такие восстания проходили в XI в. в Бретани, во Фландрии, в Англии. Активные выступления крестьян против феодальных притеснителей происходили также во Франции незадолго до начала первого крестового похода. Хронисты сообщают о том, как измученные нуждой и голодом люди поджигали, грабили, опустошали имения «богачей», расправлялись с теми, кто, пользуясь бедственным положением народа, ссужал бедняков деньгами на кабальных условиях и часто лишал их последних остатков и без того жалкого имущества. «Бедные мучили богатых грабежами и поджогами»,— сокрушается монах-летописец Сигберт из Жамблу.
Стихийный протест крепостных часто принимал в эту эпоху и иные, пассивные формы. Не видя выхода из омута нищеты и бесправия, одни впадали в полное отчаяние: известны случаи группового самоубийства в деревнях в 90-х годах XI в. Другие в поисках спасения от ужасов феодальной действительности стремились отмежеваться от нее хотя бы «духовно». В народе возникали особые религиозные учения, по сути дела отвергавшие феодальные порядки и призывавшие к социальному равенству. Церковь объявила эти учения «еретическими» и беспощадно преследовала «отступников», потому что под видом религиозной «ереси» проявлялся протест масс против крепостнической эксплуатации. Во Франции и в Италии «еретики» — крестьяне и горожане (а именно к XI в. относятся первые известия о ересях в этих странах) считали земной мир порождением дьявола и призывали к отречению от всего плотского1.
Третьи пытались на практике так или иначе порвать с ненавистным миром зла, хотя и не боролись против него активно. Во время «семи тощих лет» усилилась тяга в монастыри, к отшельничеству. Наблюдались и иные проявления аскетизма, т. е. стремления «умертвить плоть», освободить себя таким образом от житейских тягот. По рассказу швабского хрониста Бернольда, в Германии, например, в 1091 г. многие крестьянские девушки отказывались от замужества. Имели место случаи отказа от собственности, причем он даже возводился в принцип («собственность отягощает душу»). Многими людьми, которым будущее не сулило никакого просвета, — жизнь с каждым днем делалась все более безотрадной, — овладел дух подвижничества.
1 Н. А. Сидорова. Народные еретические движения во Франции в XI и XII bib. Сб. «Средние века», т. IV, М., 1953, стр. 74 и сл.
Это — очень своеобразное явление эпохи; его нужно правильно понять и учесть, чтобы как следует разобраться в причинах крестовых походов. Буржуазные историки много писали об «аскетическом духе» на Западе в XI в., о подъеме религиозных чувств, пытаясь объяснить этим крестовые походы. Но они не видели, что усиление религиозных настроений в массах имело определенную материальную подкладку1. Оно было порождено невыносимыми условиями, в которых оказалось к тому времени трудовое население.
Крепостной крестьянин, забитый нуждой, придавленный личной зависимостью от помещика, был принижен также своей умственной темнотой2. Ее всемерно поддерживала церковь, учившая крестьянина покорности, терпению, страху. Находясь во власти фантастических религиозных взглядов, темный и невежественный крестьянин воспринимал бедствия, постигавшие его, через призму своего религиозного мировоззрения. Неурожай, голод, «огненная чума»3, унесшая в могилу его детей,— все это в глазах земледельца, опутанного сетями религии, являлось прежде всего результатом и проявлением «гнева божьего», карой небесной, ниспосланной свыше за неведомые «грехи». Отсюда сама собой возникала мысль, что избавиться от страданий повседневной жизни можно лишь умилостивив разгневанные небесные силы. Но как?
1 Интересно отметить, что ссылки на «религиозное чувство» как на главную, если не единственную причину крестовых походов не могут удовлетворить даже некоторых, передовых буржуазных ученых. В этом отношении примечательно выступление французского византиниста П. Лемерля на X международном (Римском) конгрессе историков. В своем докладе («Византия и крестовые походы») этот ученый заявил, что, как ни важен был «религиозный фактор», он, однако, не объясняет во всей полноте крестовых походов — явление, которое, по словам докладчика, «на практике и по сути часто находится в противоречии с христианством». Концентрация религиозного чувства, отметил Лемерлъ, имела под собой «позитивные основы». «Для меня очевидно, что эти основы крестовых походов были социального и экономического порядка»,— сказал докладчик и подчеркнул, что «проблема крестовых походов» должна решаться, в первую очередь, изучением «сферы аграрных отношений во Франции» (P. L е-merle. Byzance et la croisade. «Relazioni», vol. Ill, p. 615—616).
2 См. В. И. Л e h и h. Соч., т. 3, стр. 159.
3 «Огненной чумой» (pestilentia ignearia) называли тогда спорынную болезнь, получавшую широкое распространение в неурожайные годы. В 1089 г. ‘многие районы Франции, Германии, Западной Лотарингии, Брабанта были охвачены эпидемией этой страшней болезни.
Находясь всецело под влиянием церкви, крестьянин думал, что всемогущий бог сменит гнев на милость, если он, грешный человек, докажет свою приверженность богу, совершив какой-либо особенный, из ряда вон выходящий, героический поступок — подвиг во «искупление грехов», если он примет «мученичество» за веру. Жажда вырваться из цепких лап сеньера и выбиться из нужды рождала стремление к религиозному подвигу, страстное желание свободы получало религиозное выражение. «Дух подвижничества», характерный для умонастроения определенных слоев народной массы в XI в., был одним из многообразных проявлений пассивного протеста крестьянства против всевластия, сеньеров.
Наиболее распространенным методом пассивной борьбы крепостных с возраставшим феодальным гнетом было бегство. Целыми селами крестьяне снимались с мест и уходили куда глаза глядят. Многие, словно затравленные звери, бежали, в леса. «Все жители прихода разбежались…, крестьяне ушли в леса и не желали возвращаться»,— гласит скупая, но выразительная запись от 1059 г. в книгах вандейского монастыря св. Максенция. Бегство крестьян — повсеместное явление в XI в. О нем повествуют хроники, различные грамоты, «жития святых» и другие литературные памятники того времени. Уходят крепостные крестьяне светских и церковных сеньеров, уходят те, которым «нечего было есть», пишет безымянный автор XI в. о крестьянах шварцвальдского монастыря св. Георга в Германии, решивших в 1092 г. покинуть монастырь. Видный церковный сановник аббат Петр Достопочтенный замечает в одном из своих писем, что крепостные принуждены были покидать свои земли и бежать на чужбину1.
Нормандец Ордерик Виталий также упоминает о бегстве «очень многих жителей» во время междоусобных войн в Нормандии. В жалобе лотарингского монастыря св. Михаила говорится, что люди этого монастыря, которым стало не под силу выносить страшные притеснения и «коварство» графа Райнальда, «земли наши впусте оставляют».
Крестьяне уходили с насиженных мест, ища в
бегстве спасения от поборов и вымогательств, от разбойничьих нападений феодальных банд, от лютого голода и страшных болезней.
Таково было положение крестьянства накануне крестовых походов. Полунищая, глубоко страдавшая от угнетения феодалов деревня ни к чему так сильно не стремилась, как к освобождению от нужды и крепостных пут, и по-своему, активно или (чаще) пассивно, все энергичнее боролась против феодальной эксплуатации. Мы увидим дальше, как сумела учесть настроения крестьянства католическая церковь при организации крестовых походов.
1 Правда, это известие относится к началу XII в., но нет оснований думать, что в конце XI в. дело обстояло иначе.
Многие ученые считают, что основной секрет человеческого долголетия это употребление чистой питьевой воды. Если Вы с ними согласны, тогда Вам будет определенно узнать о компании Proto LTD – приготовление чистой талой воды для которой является основным направлением разработка очистных приборов нового поколения, работа которых основана на заморозке-разморозке водопроводной воды.
|
Автор: Admin |
2011-11-02 |
|
Глава 4
«Мистер Беллок возражает»
Сегодня лишь немногим почитателям Герберта Дж. Уэллса и католического писателя Хилейра Беллока известно, что эти двое некогда ожесточенно спорили друг с другом по поводу эволюции. Все началось с нападок Беллока на уэллсовские «Очерки истории цивилизации» — в серии статей, позже изданных отдельной книгой под названием «Справочник по «Очеркам истории цивилизации» Уэллса». Разгневанный Уэллс расквитался со своим критиком, опубликовав книгу «Мистер Беллок возражает» (теперь она уже стала библиографической редкостью). Это побудило Беллока нанести ответный удар, явив публике произведение «Мистер Беллок по-прежнему возражает» (оно тоже давно перешло в разряд раритетов).
Канадское издательство «Battered Silicon Dispatch Box» выпустило обе книги под одной обложкой. Перед вами мое предисловие к этому изданию.
Монография Уэллса кое в чем устарела. Так, Уэллс не мог знать, что знаменитый пилтдаунский череп — подделка*. Тем не менее «Мистер Беллок возражает» остается своего рода введением к дарвиновской теории эволюции, весьма примечательным и очень смешным. Жалкий и неубедительный ответ Беллока — классический пример столь свойственной многим христианам неспособности понять, каким образом эволюция стала Господним методом творения. Это противоречие сгладится не скоро.
* В 1912 г. Чарльз Доусон, британский археолог-любитель, продемонстрировал Лондонскому географическому обществу ископаемый череп, якобы обнаруженный на раскопках в английской деревне Пилтдаун и принадлежавший существу, которое являлось промежуточным звеном между обезьяной и человеком. Позже палеонтологи и анатомы выяснили, что «находка» представляет собой человеческий череп с искусно подогнанной к нему обезьяньей челюстью, у которой были подпилены зубы.
Небольшая книжка Герберта Дж. Уэллса «Мистер Беллок возражает» в наши дни сделалась редкостью; похоже, о ней забыли все, кроме разве что библиофилов, собирающих произведения Уэллса. В 1926 году, незадолго до того, как вышла эта книга, Уэллс сорвал банк благодаря своим «Очеркам истории цивилизации», которые стали всемирным бестселлером и принесли автору немалые деньги.
Историю мира писали и раньше, но Уэллсовы очерки отличались от работ его предшественников рядом особенностей: во-первых, охват был шире, а во вторых, они открывались рассказом о доисторическом человечестве, из которого явствовало, что автор убежден в справедливости дарвиновской
теории. Хилейр Беллок, известный англо-французский писатель и ультраконсервативный критик, выпустил серию статей с нападками на очерки Уэллса, в особенности за его поддержку Дарвина. Статьи Беллока широко публиковались в католической печати, а позже вышли отдельной книгой, озаглавленной «Справочник по «Очеркам истории трип цивилизации» Уэллса».
Уэллс пришел в бешенство. Не только потому, что в этих статьях эволюцию отвергали как «плохую науку», но и потому, что Беллок яростно обрушился ни него лично. В первый и последний раз Уэллса спровоцировали на то, чтобы ответить на персональный выпад, отплатив оппоненту той же монетой. Получилась очень смешная книжка, ставшая при этом одним из убедительнейших памфлетов, когда-либо написанных в защиту эволюции и против той разновидности креационизма, которую называют ныне теорией разумного замысла (РЗ).
Креационизм, защищаемый Беллоком, разумеется, отличался от вульгарного фундаментализма протестантских сторонников «теории молодой Земли», убежденных, что Бог сотворил весь мир в буквальном смысле за шесть двадцатичетырехчасовых суток. Беллок не принадлежал к адептам теории «молодой Земли». В известном смысле он признавал эволюцию, однако настаивал, что каждый вид — это плод нового, отдельного акта творения. Каким образом это «новое творение» происходит, Беллок не уточняет. Подобно нынешним сторонникам РЗ, Беллок оставляет эти подробности безнадежно-туманными. Создал ли Господь первых свиней «цельнокроеными»? Или же он просто направлял мутации таким образом, чтобы свиньи вдруг в один прекрасный денек родились у своих папы и мамы, которые свиньями не являлись?
Сегодняшние адепты РЗ тоже хранят молчание по этому поводу. Как снова и снова твердит юрист Филип Джонсон в своих книгах, отстаивающих РЗ, оппоненты Дарвина и не должны подробно объяснять, каким образом Бог управляет эволюцией. Необходимо лишь ясно показать несостоятельность теории, объясняющей происхождение видов случайными мутациями, за которыми следует процесс выживания наиболее приспособленных.
Этот вопрос начинает особенно беспокоить умы, когда речь заходит о происхождении человека. Как блистательно замечает Уэллс в последней главе, пропагандистов РЗ вечно преследует призрак неандертальских костей. Кто были эти существа — подлинные люди, обладающие бессмертной душой, или же всего лишь высшие обезьяны?
И как все-таки произошел этот фундаментальный переход от обезьяны к человеку? Разумеется, Беллок не верил в то, что Господь сотворил Адама из земного праха, а затем сделал Еву из Адамова
ребра. Но если в Книге Бытия изложен лишь миф, то каким же образом осуществилась эта трансформация? Быть может, первых людей кормила грудью и воспитывала мать, являвшаяся животным? Беллок, к сожалению, не смог ответить на этот вопрос, как впрочем и его более мудрые и ученые последователи.
В то самое время, когда Беллок разносил Уэллса, католическая церковь в общем-то отвергала все формы эволюции. Возьмем хотя бы трагическую историю Сент-Джорджа Джексона Майварта (1904 год), ученого-зоолога, вызывавшего восхищение современников, автора многих книг (в числе которых огромный том под названием «Кошка»), ученика великого Томаса Хаксли. Он также был настоящим католиком, у которого, впрочем, были ультралиберальные взгляды. В научных статьях и в своей книге «О происхождении видов» Майварт выступал в защиту эволюции всех форм жизни, включая людей. Однако. по его мнению, этот процесс направляет Бог, который вдохнул в первых людей душу.
Майварт неустанно предупреждал церковь, что она, упорно отрицая эволюцию, совершает глупейшую ошибку — схожую с той, которую она совершила, казнив Галилея за его заявление о том, что Земля вращается вокруг Солнца. По сути, взгляды Май-варта на эволюцию совпадали с взглядами почти всех современных католических философов и теологов. Бедняга Майварт! Он слишком опередил свое время. Церковь заклеймила его, назвав еретиком, подвергла отлучению, а позже отказала ему в христианском погребении*.
В наши дни почти все либерально настроенные христиане, будь то протестанты или католики, считают эволюцию Господним методом творения, нуждающимся в попутных чудесах не больше, чем Солнечная система, которая, как верил Ньютон, поначалу частенько требовала толчков со стороны ее Создателя, дабы планеты не сошли со своих орбит.
Практически все нынешние адепты РЗ — христиане-консерваторы. Филип Джонсон — пресвитерианин евангелического толка. Дэвид Берлински — консервативный баптист. Михаэль Бехе, выступающий убедительнее прочих, — католик. Недавно Берлински помог Энн Коултер написать ту часть ее книги «Безбожие», в которой она обрушивается на Дарвина.
* О Майварте см. гл. 9 моей книги «В стране сумасбродства» (Амхерст, штат Нью-Йорк: «Prometheus», 1992), а также превосходную биографию Якоба Грубера «Совесть и сомнения» (Нью-Йорк: «Columbia University Press», i960). (Прим. автора).
Как Беллок отреагировал на контратаку Уэллса? Он быстренько накатал книгу, озаглавленную «Мистер Беллок по-прежнему возражает».
А как сейчас обстоят дела с католической церковью? Я рад сообщить, что Папа Римский Иоанн Павел II провозгласил: эволюция — это больше чем просто теория, и ее стоит преподавать во всех католических школах. Медленно и осторожно католическая церковь движется к либерализму, то сеть в направлении, которое поддерживают такие католические мыслители, как Ганс Кюнг (в Германии), Гэри Уилле, отец Эндрю Грили и многие другие (в Соединенных Штатах). Надеюсь, она будет и дальше дрейфовать в эту сторону. Если же будет наоборот — тем хуже и для Церкви, и для мира.
Туроператор «Мосинтур» станет вашим путеводителем по самой сказочной стране мира — Венгрии. Если вы все еще сомневаетесь, ехать или не ехать, тогда посетите страницу www.mosintour.ru/turoperator_po_vengrii, где Вы узнаете о достопримечательностях и невероятных красотах этого величественного и самобытного уголка нашего мира.
|
Автор: Admin |
2011-10-31 |
|
Когда-то этот мир был полон воды: на его поверхности били гейзеры и шумели океаны.
Но сейчас это всего лишь покрытая льдами безжизненная пустыня, прозванная астрономами ‘Снежной Королевой’ (Snow White), которая покоится на самом краю Солнечной системы и доживает последние миллиарды лет своего бесславного существования. Читать дальше>>