Вам необходимо объединить все рабочее оборудование вашего производственного предприятия в одну сеть? Сервер HP позволит это сделать!

Заинтересовались? Тогда прямо сейчас посетите сайт server-city.ru.

Космическая миссия ракеты и электронного шара Григорьева для захвата астероида

Однако уже в следующем космическом творении советского автора всё было выдержано в нужном стиле. Рассказ Сергея Григорьева «За метеором», появившийся в 1932 году, возвращал читателей к советским ценностям и идеям Циолковского. В нём описывается путешествие в космос двух принципиально разных аппаратов с целью поймать периодически приближающийся к Земле и грозящий столкновением с ней астероид, изменить его траекторию и свалить на Землю. На этом астероиде, кстати, были обнаружены редкие химические элементы, нужные людям. Один корабль был реактивной ракетой, приводимой в движение горением водорода в кислороде. Второй — шар, выводимый на 10-километровую высоту импульсом электромагнитной пушки, а далее он летел как электронная ракета, приводимая в движение освобождаемой внутриатомной энергией. Опасный и одновременно полезный для людей астероид силами двух различных космических аппаратов был успешно сброшен на Землю в Якутии.

Александр Романович Беляев

Ещё дальше в создании красной космической оперы пошёл разносторонний советский фантаст, один из основоположников и ведущих авторов советской научной фантастики, большой и последовательный сторонник идей Циолковского Александр Беляев. В своём первом основательном творении на эту тему романе «Прыжок в ничто», написанном в 1933 году и посвящённом Константину Циолковскому, он отправляет в космос в реактивной ракете большую компанию капиталистов для спасения их в космическом «ноевом ковчеге» от надвигающейся мировой революции. Любопытно, что перед стартом с Земли все 20 избранных проходят подготовку в специальной лаборатории в условиях полёта: невесомость, перегрузки, вестибулярные воздействия. Сначала ракета летит на внутриатомной энергии, а затем, при путешествии к краю Солнечной системы для разгона до скорости в одну треть от световой используются электромагнитные силы. Из-за случайной аварии погибает оранжерея, обеспечивающая пассажиров воздухом и едой, и принимается решение лететь на Венеру. В это время на Земле образуется Мировой союз республик, перевоспитавшихся капиталистов возвращают домой, а плохие остаются на малопригодной для жизни Венере.

Орбитальная станция Беляева

В следующем романе Беляева «Звезда КЭЦ», написанном в 1936 году, своё дальнейшее феерическое воплощение находят не только идеи Циолковского, но и идеи всеобщего коммунизма. Описывается время, когда на Земле окончательно победила мировая революция и на ней вообще нет капитализма. На орбите планеты, на высоте 1000 километров от её поверхности, функционирует огромная орбитальная станция — Звезда КЭЦ (инициалы Константина Эдуардовича Циолковского), — где размещены оранжереи, исследовательские лаборатории с постоянно действующим штатом сотрудников. Специально сфокусированные в космосе зеркала поставляют на Землю солнечную энергию. Метеоры и астероиды используются в качестве источников полезных ископаемых и стройматериалов на станции и на Земле. На Звезде КЭЦ ведутся научные опыты, есть даже свои заводы — отдельные космические конструкции. С неё совершаются полёты на ракете на Луну и ведётся её исследование.

Получили в наследство крупную денежную сумму и не знаете, куда ее вложить! Тогда банковский депозит — это именно то, что Вам нужно!

Сомневаетесь? Посетите сайт www.rostbank.ru и убедитесь, что этот шаг будет разумным и выгодным для Вас!

Эпохальное открытие в конце XIX века радиоактивности и радиоактивных химических элементов, приоткрывшее завесу тайны над колоссальной энергией, скрытой внутри атомов вещества, не могло не отразиться в творчестве писателей-фантастов на космические темы. И если открытие подобного масштаба, сделанное Ньютоном во второй половине XVII века (закон Всемирного тяготения) «доходило» до фантастов почти два века, то на радиоактивность они откликнулись куда быстрее — уже через десять лет. В 1908 году вышел удивительный роман русского писателя и экономиста, философа и учёного-естествоиспытателя, соратника Ленина по революционной борьбе Александра Богданова «Красная звезда». Удивителен роман не только тем, что космическое путешествие к Марсу совершается в аппарате, работающем с использованием атомной энергии радиирующего вещества, но и тем, что частицы этого вещества отбрасывались в противоположную от движения сторону. То есть по сути мы имеем здесь дело и с первой фантастической идеей реактивного передвижения в космосе, но об этом способе речь пойдет позже. Для ликвидации эффекта тяготения при движении аппарата в космическом пространстве использовалась так называемая «минус-материя». Удивителен роман ещё и тем, что в нём нашли самое живое отражение мысли о социалистическом преобразовании общества, появившиеся к этому времени в России и Европе.

Леонид летит на зтеронефе марисан к их планете

В космическое путешествие на аппарате марсиан к их планете отправляется русский революционер Леонид. Приглашают его инопланетяне для того, чтобы он послужил живой связью между марсианским и земным человечеством, ознакомился с другим образом жизни и ближе познакомил марсиан с земной жизнью. В полёте на их чудесном аппарате этеронефе землянин детально знакомится с устройством необычной машины, вникает в суть достижений науки и техники марсиан и испытывает многие эффекты невесомости: сердцебиение, головокружение, тошноту и ускользание жидкости в виде огромных капель. На Марсе, более старой планете, нежели Земля, сложился совершенный социальный строй, но ресурсы его (в первую очередь радиирующее вещество — главный источник энергии) исчерпаны. И марсиане стоят перед тяжёлой моральной проблемой: продолжить своё существование и развитие ценой колонизации Земли (там этот ресурс имеется в огромном количестве), при которой возможно полное уничтожение населения чужой планеты, или, отказавшись от этого, остановиться в развитии марсианской цивилизации? Любопытно, что столь важный вопрос из области космической морали встаёт перед марсианами в то время, когда на Земле ничего об этом не знают и, в свою очередь, решают тоже очень непростой вопрос возможного изменения несправедливого социального строя путём социалистической революции и уничтожения класса эксплуататоров. Случайно узнав о возможной угрозе существования земной цивилизации, герой совершает убийство одного из самых ярых марсианских теоретиков колонизации Земли и истребления её населения. В помутнённом состоянии сознания его возвращают на Землю, в клинику, откуда он вскоре вырывается, чтобы участвовать в революционной вооруженной борьбе.

Гаррет Патмэн Сервисс — американский астроном и один из главных популяризаторов научной фантастики

Уже через год после выхода в свет «Красной звезды» Богданова появляется роман американского журналиста и писателя Гаррета Сервисса «Колумб космоса», в котором сами земляне создают аппарат, приводимый в движение атомной энергией. И четверо людей летят на нём к Венере. Любопытно, что двигатель их корабля способен использовать в качестве горючего даже дым от сигарет, которые курят межпланетные путешественники. Цель, которую поставил перед собой изобретатель этого аппарата, -побывать на соседней планете с научной и познавательной миссией. Они летят со скоростью 20 миль в секунду, благополучно достигают поверхности Венеры через 16 суток, находят на ней пригодную для землян атмосферу и примитивную разумную жизнь. Выясняется, что жители Венеры поклоняются Земле как особому божеству и даже приносят ей жертвы. Земляне совершают по планете путешествие, полное приключений и неожиданностей, сопряжённое порой с риском для жизни, но в финале благополучно возвращаются на родную планету.

Француз Жозеф Луи Гей-Люссак – выдающийся химик и физик XVIII-XIX вв.

Жозеф Луи Гей-Люссак — блестящий французский химик, которого помнят прежде всего благодаря закону, описывающему соотношение объемов газов, вступающих в реакцию друг с другом. Закон серьезно повлиял на развитие атомной теории вещества. В работе Гей-Люссаку помогал юный Александр фон Гумбольдт. Для опытов им однажды потребовались специальные сосуды с тонкими стенками, которые следовало закупить в Германии. Врожденная изобретательность Гумбольдта подсказала ему способ обойти таможенные пошлины, которые в те времена были неоправданно высоки. Он попросил немецких стеклодувов запечатать горлышки сосудов и наклеить на контейнеры предупреждение: «Немецкий воздух, обращаться с осторожностью!» В инструкциях французских таможенных служащих о расценках на «немецкий воздух» ничего сказано не было, и груз беспрепятственно пропустили в страну. Гумбольдт и Гей-Люссак срезали горлышки запечатанных емкостей и приступили к опытам.

Немецкому физику Вернеру Гейзенбергу по праву приписывают звание отца-основателя квантовой механики

Вернер Гейзенберг (1901-1976) принадлежит к небольшой кучке теоретиков, устроивших в первой половине прошлого века настоящую революцию в физике. Он придумал математическое обоснование квантовой механики, когда ему было всего 20 с небольшим. Его научный руководитель в Мюнхенском университете, Арнольд Зоммерфельд, распознал в Гейзенберге гения и всячески способствовал его научной карьере. Когда пришло время защищать диссертацию, тот уже успел разрешить ряд чудовищно трудных теоретических проблем, однако его успехи в лабораторных делах впечатляли куда меньше.

Нобелевского лауреата Вильгельм Вин можно назвать выдающимся физиком своего времени, который вывел сразу несколько важнейших физических законов, названных его именем

Между двумя светилами Мюнхенского университета, Зоммерфельдом и профессором экспериментальной физики Вильгельмом Вином, издавна установилась некоторая напряженность. Вин решительно осуждал отношение Зоммерфельда к подготовке аспирантов, которое проще всего передать фразой «Пусть все идет как идет». Вин был весьма заслуженным ученым — в 1911 году он получил Нобелевскую премию за экспериментальное исследование излучения горячих тел, — однако, не будучи теоретиком, он с неодобрением наблюдал за развитием новых теорий, расшатывавших стройное здание классической физики. Перед аспирантом Гейзенбергом Вин поставил такую задачу: получить экспериментальный спектр ртути и описать линии, расщепляющиеся в магнитном поле (так называемый эффект Зеемана). Для этого Гейзенбергу выделили специальный прибор — интерферометр Фабри-Перо, инструмент для точного измерения длин световых волн. Как Гейзенберг утверждал впоследствии, он не знал, что можно воспользоваться оборудованием университетских мастерских, и пытался настроить прибор при помощи деревянных щепок от коробок с сигарами. Это вызвало гнев профессора, и Гейзенберг больше не скрывал, что предпочел бы заниматься исключительно теорией.

Немецкий физик-теоретик сделал ряд важнейших открытий в области «старой квантовой теории», без развития которой было бы затруднительно появление такого раздела физики, как квантовая механика

Вскоре Гейзенберга ожидало жестокое и коварное возмездие, на устном экзамене на соискание докторской степени. Он рассказал как это было лишь в конце своей жизни, когда у него брал интервью историк Томас Куну.

На экзамене все шло хорошо, пока вопросы не начал задавать Вин:

Вина интересовало все, что я старательно обходил стороной, не желая забивать голову пустяками. Вначале он попросил меня рассказать про разрешающую способность интерферометра Фабри-Перо. Я даже попробовал вывести эту величину, но времени было слишком мало. После этого Вин не на шутку разозлился и начал закидывать меня вопросами, среди которых были: какова разрешающая способность микроскопа и телескопа, как работает свинцовая батарея и все в таком духе. Ответов я не знал и, конечно же, завалил экзамен.

Теряюсь в догадках, сделал ли это Вин специально или нет, но потом у них с Зоммерфельдом состоялся очень эмоциональный и непростой разговор.

Вопросы, которые задавал Гейзенберг были просты до безобразия и на них с легкостью мог бы ответить даже прилежный школьник, не пренебрегающий посещением уроков физики.

Однако в Германии тех лет претенденты на докторскую степень получали общую оценку за теоритическую и экспериментальную физику, а это значит, что Вину и Зоммерфельду предстояло искать компромисс. «Бездна невежества» – так описывал Гейзенберга Вин, в то время как Зоммерфельд называл своего любимого студента «неповторимым гением». В то время наивысшей оценкой была единица, её, как несложно догадаться, поставил Зоммерфельд, а наинизшей – пятерка, которую впаял нерадивому студенту Вин. И, как итог, Гейзенбергу пришлось довольствоваться среднеарифметической тройкой, которая к тому же была и минимальным проходным баллом.

Враждебность Вина к Гейзенбергу не ослабла и спустя годы. В 1925 году, через два года после того памятного экзамена, Эрвин Шрёдингер выступал в Мюнхене с лекцией, где знакомил слушателей со своей волновой механикой; она, заявлял Шрёдингер, должна занять место квантовой механики Гейзенберга. В дискуссии, которая последовала за лекцией, Гейзенберг показал себя не в самом выгодном свете, и Вин, восхищаясь результатами Шрёдингера, грубо осудил «атомный мистицизм» Гейзенберга, и на этот раз даже Зоммерфельд ничего не сказал в защиту своего любимого ученика.

Американский астрофизик сделал ряд значимых открытий в области ядерной физики, помимо этого ему принадлежит более 250 научных работ, оказавших огромное влияние на развитие практически всех разделов физики

Гейзенберг, разумеется, в конце концов одержал победу, хотя без проблем не обошлось. Зоммерфельд хотел, чтобы Гейзенберг возглавил после него кафедру теоретической физики, и порекомендовал его кандидатуру университету. Однако когда нацисты пришли к власти, и Гейзенберг, и Зоммерфельд были объявлены «белыми евреями» — так называли арийцев, проповедовавших парадоксальные идеи новой физики, которая ассоциировалась с именами ученых-евреев — Эйнштейна, Паули и Борна. В те дни Ганс Бете, другой блестящий ученик Зоммерфельда (и тоже еврей), пришел на лекцию Зоммерфельда. Все начиналось как обычно: ученый поприветствовал собравшихся, а потом обернулся к доске. В полной тишине — вся аудитория замерла — Зоммерфельд увидел, что поперек доски кто-то нацарапал: «Проклятые жиды». В итоге кафедру Зоммерфельда передоверили партийным ничтожествам, и физика в университете медленно деградировала, пока туда годы спустя не вернулся Гейзенберг.

Во время войны Гейзенберг руководил немецким ядерным проектом. Его роль в работах по созданию немецкой атомной бомбы до сих пор вызывает дискуссии среди историков. В1944 году Управление стратегических служб (именно на его основе и было создано в последствие ЦРУ) отправило агента по имени Мо Берг на лекцию Гейзенберга в Цюрихе (Швейцария, как известно, во время войны сохраняла нейтралитет). Берг был выдающимся спортсменом, звездой бейсбола, хорошо знал немецкий (и еще несколько языков) и, к тому же, неплохо разбирался в физике. По содержанию лекции он должен был понять, сколь сильно продвинулась Германия в разработке атомной бомбы. В случае, если вывод оказался бы положительным, инструкция предписывала застрелить Гейзенберга. Берг спокойно высидел всю лекцию, сжимая пистолет в руке, готовый в любой момент выстрелить в ученого, но Гейзенберг благоразумно обошел эту тему стороной и таким образом счастливо избежал смерти.

Такой, кажущийся на первый взгляд непритязательным, аксессуар, как солнцезащитные очки, способен кардинально изменить внешний облик любого человека. Хотите стать стильным городским пижоном, элегантным бизнесменом, экстравагантным человеком искусства или остаться самим собой, подчеркнув при этом все свои достоинства? Тогда Вы просто обязаны прямо сейчас посетить rayban.org.ua, где Вы сможете из представленного многообразия солнцезащитных очков выбрать те, что будут прекрасно дополнять Ваш образ!

Французский физик-теоретик Луи де Бройль первым описал корпускулярно-волновой дуализм

Начиная с середины XIX века, наука, и физика в особенности, стала теперь слишком специализированной и слишком дорогой для простых любителей. Братья де Бройль — младший, Луи, и старший, Морис, — принадлежали к числу последних «могикан»

Гениальный Луи де Бройль увлекся наукой благодаря своему старшему брату, Морису, который огромное внимание уделял атомной и ядерной физике

Луи-Чезар-Виктор-Морис де Бройль (18751960) — потомок древнего и знаменитого французского семейства. Родословная обязывала выбирать между военной и дипломатической карьерой, и только после долгих переговоров с дедом, главой клана де Бройлей, ему позволили стать морским офицером. Мориса прикомандировали к Средиземноморскому флоту. Тут и проявились его склонности к наукам: именно Морис де Бройль установил первый беспроволочный передатчик на борту французского военного корабля. Но вскоре юный офицер понял, что служба мешает ему заниматься по-настоящему интересными вещами, и попросился в отставку, дабы целиком посвятить себя науке. Дед был разгневан: наука, считал он, это развлечение для стариков, недостойное наследника славной фамилии де Бройлей. Однако, выслушав Мориса и посовещавшись, старшие представители почтенного семейства согласились, чтобы он устроил лабораторию в одной из комнат их парижского особняка и занимался там наукой в свое удовольствие в перерывах между выходами в море. Только после смерти деда Морис, которому уже исполнилось 33, почувствовал себя вправе отказаться от военной службы (хотя во время Первой мировой войны он вернулся к задачам установки связи между подводными лодками). Затем он учился спектроскопии в Коллеж-де-Франс и защитил диссертацию под руководством знаменитого физика Поля Ланжевена, вместе с которым успел потрудиться на благо подводного флота. После этого Морис де Бройль вернулся в свою — кстати, превосходно оборудованную — лабораторию. Там с ним работали несколько помощников, одним из которых был его брат Луи, будущий нобелевский лауреат. Швейцарский кристаллограф П.П. Эвальд рассказывал на лекции в 1953 году:

В те годы Морис де Бройль в Париже изобретал новые спектроскопические методы один за другим и столь же стремительно обучал им своих коллег — к примеру, Трийя и Трибо. Некоторые из моих слушателей, возможно, помнят неповторимую атмосферу его лаборатории на улице Байрона, где электрические провода свисали из специально прорезанных дыр в роскошных гобеленах, украшавших стены.

Американский ученый Альфред Ли Лумис стал первым, кто предложил использовать радары в военных целях

Но, пожалуй, последним истинным любителем науки, никогда не стремившимся получить за свое увлечение деньги, был Альфред Ли Лумис. Он родился в состоятельной нью-йоркской семье в 1887 году и, хоть и окончил Йельский университет, гуманитарный уклон которого был всем известен, увлекся естественными науками и обожал (и конструировал сам) разнообразные механические безделицы. Особенно Лумис восхищался баллистикой. Оказавшись в армии, когда Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну, он развил новые методы измерения скорости артиллерийских снарядов. На Абердинский полигон консультировать военных приезжали ведущие физики страны, и с некоторыми из них Лумис завел знакомство. Особенно он сдружился с Робертом Вильямсом Вудом.

Роберт Вильямс Вуд — выдающийся американский физик и гениальный писатель-фантаст, из под пера которого вышел фантастический роман «Человек, который потряс Землю»

Состояние Лумиса, удачливого банкира и успешного юриста, росло день ото дня, и наконец ученый-любитель решился организовать частную лабораторию в своем особняке на Лонг-Айленде. Вуд рассказывал, как это произошло:

Лумис гостил у своих тетушек в Ист-Хэмптоне. Однажды он заглянул ко мне, когда я работал (уже не помню над чем) в своей лаборатории-амбаре. Мы долго беседовали, рассказывали друг другу всякие истории, которые нам доводилось слышать про разработки нового вооружения. Затем мы перешли к обсуждению послевоенных исследований. Вскоре он стал заходить ко мне потрепаться почти каждый день после обеда, а старый амбар казался нам гораздо более подходящим местом для таких бесед, чем пляж или загородный клуб.

Как-то он мне сказал: если я задумаю какое-нибудь исследование, которым мы могли бы заняться вместе, и если вложения, которых оно потребует, окажутся непосильными для физического факультета, он сможет взять денежные обязательства на себя. Тогда я рассказал ему про работы Ланжевена, посвященные ультразвуку, и про гибель рыбы неподалеку от Тулонского арсенала. Тут открывались широкие перспективы для физических, химических и биологических исследований, поскольку сам Ланжевен изучал высокочастотные волны только как средство для обнаружения субмарин. Лумис загорелся этой идеей, и мы поехали в лабораторию General Electric, чтобы обсудить это с Уитни и Халлом.

В итоге в Шенектади был изготовлен прибор, который для начала установили в огромном гараже Лумиса в Тукседо-парке, штат Нью-Йорк, где мы вместе убивали мышей и рыб ультразвуком и пытались понять, что при этом происходит: разрушают ли волны ткани, действуют на нервную систему или же причина смерти кроется в чем-то ином.

Размах работ рос, и со временем мы почувствовали, что в гараже нам становится тесно. Тогда мистер Лумис приобрел дом Спенсера Траска — огромный каменный особняк с башней вроде сельского дома в Англии, возвышающийся на вершине холма в Тукседо-парке. Особняк он превратил в первоклассную лабораторию с комнатами для гостей или приглашенных ученых, с полноценной механической мастерской и дюжиной, а то и больше больших и маленьких комнат для проведения экспериментов. Я перевез туда из Ист-Хэмптона свой 12-метровый спектрограф и установил его в подвале лаборатории, чтобы продолжать мои спектральные исследования в более приятной обстановке.

Работы Лумиса и Вуда по ультразвуку легли в основу нового научного направления. Лумис ставил и другие эксперименты (самостоятельно или при участии Вуда и других ученых гостей), затрагивающие самые разные области физики, но прежде всего его интересовало конструирование прецизионных приборов. Многие годы он каким-то образом успевал все — заключать сделки на Уоллстрит и заниматься наукой в своей лаборатории, но в конце концов мир финансов его утомил. Он (анонимно) оказывал поддержку Американскому физическому обществу и бедствующим физикам, а когда на горизонте замаячила Вторая мировая война, стал уделять все больше и больше времени военным проектам, в частности — созданию радара. Лумис участвовал и как инженер, и как менеджер в работе Радарной лаборатории Массачусетского технологического института: заседал в некоторых важных комитетах и некоторые возглавлял; благодаря хорошим отношениям с двоюродным братом, тогдашним военным министром США Генри Стимсоном, перед ним легко открывались двери в кабинеты самых высокопоставленных политиков и магнатов. Его интерес к науке сохранился и в старости — в те годы он увлекся изучением гидры, крохотного пресноводного существа. В этом ему помогал сын-биолог. Попутно мистер Лумис продолжал изобретать разные безделицы — вроде специальной машинки, доставляющей еду гостям за длинным столом. Осыпанный почестями, Альфред Лумис скончался в 1975 году.

Не доверяете современной медицине, но хотите прожить долгую и счастливую жизнь, необремененную хворями и болезнями? Тогда Вам просто необходимо скачать книги по аюрведе на сайте библиотеканародноймедицины.рф.

От себя хочу добавить, что аюрведа – это очень древняя и действенная наука, в основу которой ставятся методы самоисцеления.

Ричард Фейнман — Выдающийся ученый XX века, основные работы которого относились к области теоритической физики. Он входил в число разработчиков атомной бомбы и сформулировал знаменитый метод диаграмм Фейнмана, полностью объясняющий превращение элементарных частиц

Когда Ричарда Фейнмана (1918-1988) позвали на встречу в Принстонский университет, где он только готовился защитить докторскую диссертацию, его выдающиеся способности были уже признаны физическим сообществом. А встреча та была исторической — она положила начало Манхэттенскому проекту по созданию атомной бомбы. Вот как 40 лет спустя Фейнман вспоминал о тех днях:

Тогда более всего меня взволновало общение с поистине выдающимися людьми. Никогда прежде я не встречал так много великих. А тут имелся целый комитет, члены которого пытались помочь нам сдвинуться с мертвой точки и принять окончательное решение, каким способом мы будем разделять уран (то есть извлекать ничтожно малую долю способного к делению изотопа). В комитет входили такие люди, как Артур Холли Комптон, Ричард Чейз Толмен, Генри Девольф Смит, Гарольд Клейтон Ури, Исидор Айзек Раби и Джулиус Роберт Оппенгеймер. Меня пригласили, поскольку я понимал теорию процесса разделения изотопов. Они задавали мне вопросы и всё обсуждали. В таких спорах кто-нибудь один брался что-нибудь доказывать. Затем, к примеру, Комптон излагал другую точку зрения. Он заявлял, что все стоит делать именно так, и был совершенно прав. Кто-нибудь другой говорил: может быть и так, но тут имеется еще одна возможность, и стоит ее рассмотреть.

Участники проекта Манхеттен: Фейнман (в центре) и Роберт Оппенгеймер (справа). Снимок был сделан в Лос-Аламосе

Из всех собравшихся никто ни с кем не соглашался. Меня удивляло и даже поражало, что Комптон не повторял свои доводы и не настаивал на них. В конце концов Толмен, который был председателем комитета, вставал и говорил: «Я выслушал всех и считаю, что доводы Комптона лучше прочих. А теперь продолжим».

Я с восторгом наблюдал, как члены комитета выдвигают великое множество идей и как каждый подходит к делу с новой стороны, но при этом помнит, что говорили другие, так что в конце концов, подводя итог, решают, чья идея была лучшей, и ничего не приходится повторять трижды. Это и в самом деле были по-настоящему великие люди.

В ученых кругах мнение Фейнман считалось аксиомой, не требующей доказательств. Именно поэтому ему была отведена одна из главных ролей в комиссии по расследованию взрыва космического шаттла «Челленджер», произошедшего в 1986 году

Английский физик Джеймс Чедвик вписал свое имя в историю науки в 1932 году, когда открыл нейтрон

Во время Первой мировой войны Джеймс Чедвик (1891-1974), которому предстояло получить Нобелевскую премию за открытие нейтрона, попал в плен. От скуки и отчаяния его спасали эксперименты в импровизированной лаборатории.

Чедвик родился в рабочей семье на севере Англии и все детство страдал от избыточной застенчивости. Однако школьный учитель сумел разглядеть его таланты, и юноше предоставили возможность поступить в Университет Манчестера. Там его заметил Эрнест Резерфорд, недавно назначенный профессором физики. Впоследствии, когда Резерфорд перебрался в Кембридж, Чедвик последовал за ним.

Немецкий физик Ганс Гейгер первым разработал и создал устройство, способное анализировать альфа-частицы и другие излучения – счетчик Гейгера

Одним из самых сообразительных ассистентов Резерфорда был Ганс Гейгер (именем которого назван счетчик Гейгера, используемый до сих пор детектор радиации). Когда Гейгер вернулся к себе на родину, в Германию, Чедвик договорился, что проживет у него в Берлине год. Этим годом был 1914-й. Неосмотрительные рекомендации туристического агентства, местного отделения конторы Кука, привели к тому, что Чедвику пришлось пять лет терпеть лишения во временном лагере для интернированных, который устроили на ипподроме Рулебен под Берлином. Со временем группа заключенных организовала научный кружок и, устав от чтения лекций друг другу, попросила у лагерного начальства, чтобы им отвели место под лабораторию. Осенью 1915-го пленным разрешили занять часть чердака конюшни. Температура на чердаке опускалась до -10°С зимой, а в середине лета поднималась до 37 °С, но заключенные не сдавались. Лампы, наполненные животным жиром, давали им свет и немного тепла.

Радиоактивная зубная паста от компания Auer обещала надежную защиту от кариеса, но на этикетке по понятным причинам не было предупреждения о возможном выпадении зубов, вызванных ее применением

Реактивов было мало, а ядовитые вещества и вовсе попали под запрет. Однако Чедвик все же отыскал источник радиации: реклама зубной пасты, популярной в Германии в те времена, ставила радиоактивность ей в плюс. Пастой торговала компания Auer «активным компонентом» был предположительно побочный продукт от производства калильных сеток для газовых ламп, которыми компания славилась. Рекламные плакаты изображали девушку с сияющими зубами. Какими болезнями грозило употребление радиоактивной пасты, не сообщалось: в первые десятилетия после открытия радиоактивности все были уверены, что та только улучшает здоровье. В США тогда даже продавался в качестве тоника весьма радиоактивный напиток, сегодня ученые полагают, что он привел к смерти очень многих.

И вот Чедвик при посредничестве охранников приобрел внушительные запасы зубной пасты. Затем из оловянной фольги и дерева он сконструировал электроскоп, который позволял определять электрический заряд, и приступил к экспериментам. Источник радиоактивности в зубной пасте вел себя иначе, чем все знакомые Чедвику радиоизотопы (как оказалось позже, там содержался довольно опасный элемент — торий).

Еще год спустя лагерное начальство согласилось провести электричество, и для Чедвика открылись новые горизонты. Химик из группы рассказал ему про жидкие кристаллы, о которых тот прежде не имел представления, и Чедвик решил изучить их поведение в магнитном поле. Электромагнит он изготовил из куска железа и медной проволоки, которую принесли охранники, но прежде чем все было готово, в лагерь доставили очередной том ежегодных обзоров Британского химического общества — и Чедвик узнал, что проблема уже решена. К тому времени распорядители лагеря из числа немецких офицеров сделались весьма приветливы, и с их помощью, а также стараниями чиновника из организации помощи пленным и при поддержке Макса Планка, симпатизировавшего кружку, Чедвику с товарищами стало доступно куда больше материалов. Немецкий издатель прислал 200 с лишним книг, однако, к огорчению Чедвика, лондонское Министерство иностранных дел не разрешило передать в лагерь даже простейший учебник по неорганической химии — из опасений, что враги почерпнут оттуда какие-нибудь ценные сведения.

Исследования Чарльза Драммонда Эллиса магнитного спектра бета-лучей помогли лучше понять природу ядерной структуры, т.е. именно этот ученый заложил основу для создания всего ядерного оружия

В 1917-м лабораторию переместили в помещение получше. Появились и более совершенные приборы — в том числе горелка, которая заправлялась прогоркшим маслом, для стеклодувного дела. Воздух туда задували ртом через специальный патрубок. Пользуясь ею и другими плодами смекалки, Чедвик со товарищи смогли соорудить устройство для изучения реакции хлора с окисью углерода; еще заключенные занялись загадочным явлением — ионизацией воздуха на поверхности фосфора. Значительными результатами лаборатория в Рулебенском лагере похвастаться не могла, однако люди были втянуты в работу, и это позволило Чедвику продвигать свои идеи и учиться у коллег. Лучшее, что он сделал — это приобщил к физике кадета из Военной академии в Вулвиче: это был Чарльз Драммонд Эллис, впоследствии самый ценный сотрудник Чедвика в Кембридже и соавтор (наряду с Чедвиком и Резерфордом) одной из классических работ, вошедших в историю физики. Важнее всего то, что Чедвик и Эллис были избавлены от опасностей страшной войны, которая унесла жизни многих их современников. К примеру, Генри Мозли, самый многообещающий из учеников Резерфорда, погиб от снайперской пули во время одного из сражений Первой мировой войны.

Чедвика, сделавшего блестящую карьеру в Кавендишевской лаборатории, назначили затем профессором физики в университете Ливерпуля, где ему удалось собрать вокруг себя весьма плодовитую группу исследователей. Во время Второй мировой он окажется среди ключевых участников Манхэттенского проекта. Тут он продемонстрировал неожиданные административные и дипломатические таланты, о которых прежде никто не подозревал. Впоследствии участие в создании атомной бомбы сильно его тяготило, и он даже признавался, что не может жить без снотворного.

Во время Второй мировой войны, через двадцать лет после перенесенных Чедвиком испытаний, французские военнопленные в немецком лагере в Эдельбахе (Офлаг XVII) организовали «университет», имевший чуть больший успех, чем лаборатория Чедвика с коллегами. В «университете» было несколько геологов, которым, как сообщал журнал Nature, кое-что все же удалось:

Не ограничившись одними лекциями, геологи устроили тщательное обследование местности, обнесенной колючей проволокой (площадью всего в 400 квадратных метров). Ни один камень не был обделен вниманием. В лагере соорудили микроскоп и оборудовали его поляризационными фильтрами (необходимыми для изучения кристаллов) из отшлифованных покровных стекол. Тонкие срезы закрепляли на подложке с помощью скрипичной канифоли и пищевого жира. До возвращения во Францию пришлось отложить только классификацию некоторых видов шпата.

Результаты серьезно продвинули вперед геологическую науку. Они показали, как заключает статья, что

кварц и ортоклаз весьма пластичны в тех условиях, в которых они сформировались, и что граниты, образовавшиеся в ходе превращений прочих минералов, легко могут быть интрузивными (магматическими). Значит, интрузивные граниты вовсе не обязательно когда-либо были жидкими.

Рита Леви-Монтальчини не была военнопленной. У нее была другая судьба. Принадлежа к огромной еврейской диаспоре Пьемонта, она вынуждена была скрываться от фашистских головорезов, претворявших в жизнь расовый манифест Муссолини. Надежно упрятанная в родительской квартире в Турине, Рита превратила кухню своей матери в лабораторию, куда, чтобы подбодрить ученицу, только изредка и ненадолго заглядывал ее бывший профессор (тоже еврей). Там и начались ее исследования по эмбриологии, ставшие делом всей ее жизни. Опытным материалом были оплодотворенные куриные яйца, купленные на ближайшей ферме. Когда очередной эксперимент по развитию эмбрионов подходил к концу, исследовательница делала из остатков яиц омлет. Поделиться своими результатами со всем миром Рита Леви-Монтальчини смогла только после капитуляции Италии. Потом Риту пригласили в Университет Вашингтона в Сент-Луисе, а исследования, проведенные там, привели ее в 1986 году в Стокгольм, где Рите Леви-Монтальчини вручили Нобелевскую премию.

Американский физик Лео Сцилард совместно с Ферми определил критическую массу урана-235 и принимал участие в строительстве первого в мире ядерного реактора

В1930-е Лео Сцилард мучительно размышлял над тем, возможна ли цепная ядерная реакция и, как следствие, создание атомной бомбы. В 1939 году он встретился в Вашингтоне с Исидором Раби, и Раби рассказал Сциларду, что те же самые мысли посещали великого итальянского физика Энрико Ферми, который к тому времени тоже перебрался в Соединенные Штаты, и, однако, не изъявлял желания всерьез заниматься этим вопросом. Сцилард настаивал, что позвонить Ферми нужно непременно.

На фотографии (слева направо): Нильс Бор, Джеймс Франк, Альберт Эйнштейн и Исидор Раби – все они в свое время успели побывать коллегами Лео Сциларда.

Работы американского физика Исидор Раби способствовали изобретению лазера и атомных часов.

«Ферми не оказалось на месте, — вспоминал впоследствии Сцилард, — поэтому я попросил Раби поговорить с ним и предупредить, чтобы тот держал подобные вещи в тайне, поскольку весьма вероятно, что, если при делении урана нейтроны все же испускаются, это может привести к цепной реакции, а она — ключ к созданию атомной бомбы. Спустя пару дней я снова заглянул к Раби: «Вы разговаривали с Ферми?» — «Да, разговаривал» — «И что Ферми сказал?» — «Ферми сказал: это — безумие!»— «А почему он сказал «безумие»?» — «Ну, я не знаю, но он сейчас у себя, можете просто взять и спросить». Мы отправились к Ферми, и Раби обратился к нему так: «Смотрите, Ферми, я вам передал, о чем размышляет Сцилард, и вы сказали «это — безумие», а теперь Сцилард хочет знать, почему вы так сказали». На это Ферми отвечал: «Ну, есть небольшая вероятность, что при делении урана образуются нейтроны, и в таком случае, разумеется, цепную реакцию можно провести». Раби уточнил: «Что вы имеете в виду под «небольшой вероятностью»?» — и Ферми сказал: «Ну, десять процентов». Раби возразил: «Десять процентов — вовсе не небольшая вероятность, когда речь о том, погибнем мы или нет. Если у меня пневмония и врач заявляет: есть небольшая вероятность, что я умру, и эта вероятность десять процентов — я определенно разволнуюсь»

После этой встречи Сцилард осознал, насколько по-разному он и Ферми могут отнестись к одному и тому же научному факту. «Мы оба старались быть консерваторами, — позже вспоминал Сцилард. — Но Ферми считал: приуменьшать вероятность, что произойдет нечто новое, — это и есть консервативный поступок; для меня же консервативным поступком было предположить, что новая неприятность случится, и принять все необходимые предосторожности».

Энрико Ферми – выдающийся ученый своего времени, который внес огромный вклад в развитие как теоритической, так и экспериментальной физики

Как мы знаем, вскоре всем стало ясно, что Сцилард был прав. Его биографы убеждены, что разница во взглядах Сциларда и Ферми отражает разницу их мировоззрений: «По сути, для Ферми наука и жизнь были тождественны, тогда как Сциларду наука казалась предметом приложения усилий, тесно переплетенным с политикой и личными амбициями» Ужиться вместе настолько разным людям было трудно. Когда, к примеру, Ферми стал руководителем проекта по сооружению первого атомного реактора, где предстояло проверять возможность цепных реакций, он часто подгонял своих рабочих, а однажды, не выдержав, сам закатал рукава и принялся затаскивать тяжелые графитовые блоки в здание. Сцилард же с отвращением относился к какому бы то ни было физическому труду, и его уговорить помочь рабочим не удалось. Ферми тогда сильно разозлился на Сциларда. Этот эпизод надолго их рассорил.

Следующая информация будет интересна всем тем, кто не знает, куда сводить своих сорванцов на этих выходных днях?
Театр кошек Куклачева приглашает всех желающих посетить удивительное представление, которое принесет много счастья и радости не только детям, но и взрослым! На сайте www.cirk-bilet.ru Вы сможете не только узнать, когда и где проходят представления, но и заказать билет, не отходя от своего компьютера.

Ричард Фейнман — выдающийся ученый XX века, сделавший огромный вклад в становление современной теоритической физики

Ричард Фейнман настаивал, что физика для него как игра: если задача бросает вызов его интеллекту или подстегивает его любопытство, приходится за нее взяться. Академическая карьера Фейнмана началась в Университете Корнелла в 1945 году: молодого профессора все время принимали за студента. Ниже он показывает, насколько непредсказуемые плоды могут давать исследования:

Спустя неделю после прибытия в Университет Корнелла я зашел в кафетерий. Там какой-то парень, дурачась, подбрасывал тарелку в воздух. Подымаясь в воздух, тарелка начинала колебаться. Я заметил, как красный медальон, -символ Корнелла, ходит в ней по кругу. Причем быстрее, чем тарелка колеблется.

Делать мне было нечего, так что я начал прикидывать, как движется вращающаяся тарелка. Я обнаружил, что, когда угол наклона невелик, медальон оборачивается вдвое быстрее, чем происходит колебание — два к одному. Это вытекало из сложного уравнения! Затем я подумал: «Нет ли способа получить это более фундаментальным способом, исходя из сил или из динамики. Почему тут именно два к одному?».

Не помню, как я это проделал, но в конце концов я вывел уравнение движения массивной частицы и понял, как должны быть сбалансированы ускорения, чтобы выходило два к одному.

Ганс Бете — американский астрофизик, основные работы которого были посвящены ядерной физике

До сих пор помню, как пришел к Гансу Бете и сказал ему: «Эй, Ганс! Я тут заметил кое-что интересное. Вот так движется тарелка, и вот почему получается два к одному…» — и показал ему ускорения.

Он произнес: «Фейнман, довольно интересно, но какое это имеет значение? Почему ты этим занялся?».

«Ха, — сказал я. — Да никакого значения. Просто я так развлекался». Его реакция меня не огорчила: для себя я решил, что собираюсь получать от физики удовольствие и заниматься чем угодно, лишь бы это мне нравилось.

Я принялся выписывать уравнения колебаний. Затем задумался над тем, как — в рамках теории относительности — двигается электрон. Потом всплыло уравнение Дирака. Потом — квантовая электродинамика. И я осознал (а это случилось весьма скоро), что я «играю» — а по сути работаю — с той же старой задачкой, которая мне так нравилась и над которой я прекратил работать перед отъездом в Лос-Аламос (чтобы заняться атомной бомбой): это задачи вроде тех, которым посвящена моя диссертация; старые добрые чудесные штуки.

Тут не требовалось никаких усилий. С такими штуками легко играть. Ну как откупоривать бутылки: все вылетает без усилий. Я даже пытался этому сопротивляться! То, чем я был занят, не имело значения, но в конечном счете значение все же нашлось. Диаграммы и всякие разные вещи, за которые я получил Нобелевскую премию, произошли из баловства с подрагивающей тарелкой.

Так Фейнман добрался от подрагивающей тарелки до сложнейших проблем теоретической физики. Следует отметить, что до истории с тарелкой он не получал никакого удовольствия от своих научных занятий.

Именно американский физик-теоретик Джон Арчибальд Уилер придумал и обосновал такие понятия как черная дыра и квантовая нора

Фейнману не было равных среди теоретиков, но его стихийные дерзкие набеги в область экспериментальной науки не всегда были успешны. Его блестящий принстонский наставник Джон Арчибальд Уилер вспоминает, чем закончилось одно экспериментальное начинание, вызванное к жизни дискуссией о проблеме, кажущейся элементарной, но которая, однако, часто занимает умы самых серьезных физиков:

Вероятно, размышлять об общеизвестной машинке для полива газонов нас заставила задача по механике для студентов младших курсов. Устройство в форме свастики выбрасывает четыре струи воды. Отдача заставляет его крутиться. Не правда ли, сила отдачи приложена в той точке, где вода, которая до сих пор текла прямо, начинает двигаться поперек? Но представьте теперь, что машинка не поливает газон, а засасывает воду вовнутрь. Конечно же, говорили мы друг другу, направление течения меняется точно так же — и, следовательно, точно так же меняются силы реакции. Наверняка машинка будет крутиться и тогда, когда вода засасывается. Или все-таки нет? Или все-таки да? Нам с коллегами доставляло неслыханное удовольствие обсуждать этот вопрос с разных сторон. С каждым днем все больше и больше физиков неожиданно принимались спорить об этом в коридоре. Дискуссия становилась все ожесточённей. Теоретических доводов, которые могли бы хоть кого-нибудь переубедить, не находилось. Обстоятельства требовали эксперимента.

И тогда Фейнман изготовил миниатюрную 15-сантиметровую модель машинки для полива из стеклянных трубок и подвесил ее на гибких резиновых шлангах. Проверка показала, что в режиме полива машинка работает отлично. Затем он протащил всю хитроумную конструкцию сквозь горлышко большой оплетенной бутыли с водой. Бутыль он установил на полу циклотронной лаборатории, где имелся подходящий компрессор со сжатым воздухом. Сжатый воздух Фейнман пустил сквозь дополнительную дыру в пробке, которой закрывалась бутыль. Ура! В первые секунды можно было заметить легкое дрожание — вода тогда только начинала течь в обратном направлении сквозь машинку. Когда течение установилось, дрожание прекратилось. Давление воздуха увеличили — увеличился поток воды. Снова легкое дрожание в начале процедуры, и никакого эффекта секунды спустя. Давление увеличили еще раз. И еще раз. Ба-бах! Стеклянная емкость с грохотом взорвалась. Вся комната, где стоял циклотрон, оказалась засыпана осколками и залита водой. С этого дня Фейнмана в лабораторию больше не пускали.

К достижениям Фейнману можно отнести и тот фат, что она сыграл решительную роль в разгадке причин взрыва космического шаттла Челленджер, произошедшего в 1986 году

Пришли ли физики из Принстона к какому-нибудь заключению по поводу гипотезы, которую Фейнман взялся проверять, Уилер не сообщает.

Любите хорошо одеваться? Тогда обязательно посетите сайт phado.org, где Вы сможете совершенно бесплатно получить купон на скидку Butik ru, который позволит Вам приобрести одежду из самых последних модных коллекций по самой выгодной для Вас цене!

Король Великобритании Георг I взошел на трон в 1714 году. Любопытный факты: Георг I был немцем и за свое правление так и не смог выучить английский язык; опубликованные в 2012 году исследования показали, что Оззи Осборн является дальним родственником Георга I и российского императора Николая II

Взойдя на английский трон, Георг I больше всего гордился тем, что в числе его подданных оказался Ньютон. С тех пор престиж государства все больше и больше определялся уровнем развития науки в стране. Прошли века, но политически грамотные манипуляторы от науки об этом не забывали.

Величайшее противостояние СССР и США – борьба за космос

Американские ученые во времена «холодной войны» в совершенстве освоили один прием: стоит забить тревогу, говоря об успехах Советов, — и им выделяют средства. Их советские коллеги тоже не упускали повода воспользоваться ситуацией. К примеру, дипломат Мелвин Прайс (глава подкомитета Конгресса по научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам [R&D]) так вспоминает беседу с советским физиком в Дубне:

Когда мы приехали в Дубну два года назад, руководитель Института ядерных исследований обратился к нашей группе с просьбой объяснить, как нам выделяют деньги на строительство ускорителей. Мы рассказали нашему советскому коллеге про все формальности. Он сказал: «Это мне непонятно, — и добавил: — Зато понятно, что вам дают деньги, когда вы заявляете, что у русских уже есть синхротрон на 10 миллиардов электронвольт, а вам нужен синхротрон на 20 миллиардов электронвольт. Вот откуда у вас берутся деньги». Тогда я заметил: «Может быть, в этом что-то и есть, — и поинтересовался: — А как получаете деньги вы?». «Так вот и получаем», — ответил он. Прайс пересказал этот диалог Джону Уильямсу, главе исследовательского отделения Комиссии по атомной энергии, и тот отозвался так: «Ну что ж, весьма правдивая история»

Самый крупный синхротрон нашего времени – SOLEIL, Франция

Синхротрон — это прибор, который разгоняет протоны до огромных скоростей (более современное приложение — ускорять почти до скорости света электроны, которые затем генерируют излучение высокой плотности, востребованное во многих экспериментах из самых разных областей науки). Устройство выглядит как подземный круговой туннель в километры длиной. В те времена ускоритель в Дубне работал так неудачно, что физики его окрестили «Ускорителем памяти Сталина» (на самом деле первый ускоритель в Дубне специально запустили к 70-летию И.В. Сталина — под его личным контролем и, разумеется, без всякой — опасной — иронии).

Роберт Вильсон (слева) открыл реликтовое излучение, послужившее главным доводом в пользу состоятельности горячей модели зарождения Вселенной

Когда Роберт Вильсон, главный в Америке эксперт по созданию ускорителей, выступал перед сенатским комитетом, он нашел еще более веский довод финансирования. Чем, спросили его, поможет этот дорогостоящий проект защищать Соединенные Штаты? «Ничем, — ответил он, — но он сделает Соединенные Штаты достойными того, чтобы их защищали».