Майкл Фарадей (1791-1867 гг.)

Канцлер британского казначейства Уильям Гладстон, взглянув на опыты Майкла Фарадея, который демонстрировал только что открытое явление электромагнитной индукции, спросил ученого: «А какой в этом толк?» Последовал знаменитый ответ: «Не знаю, но когда-нибудь, сэр, вы сможете обложить это налогом». (Согласно другой версии — или, может, это просто случилось в другой раз, — Фарадей парировал словами: «А какой толк в новорожденном?»)

Йёнс Якоб Берцелиус, один из отцов-основателей современной химии, наткнулся на такого рода непонимание в Швеции. Рассказывают, что слуга, которого Берцелиус нанял помогать ему в лаборатории, вынужден был объясняться с группой флегматичных стокгольмских бюргеров, которым хотелось знать, что же такое происходит в доме Берцелиуса. «Утром я роюсь в серванте и шкафах, чтобы принести хозяину самые разнообразные вещи: порошки, кристаллы, жидкости разнообразных цветов и запахов», — рассказывал им слуга химика. «А потом?» — «Хозяин их разглядывает, берет ото всего понемногу и помещает в огромный горшок». — «А потом?» — «Потом нагревает горшок и, когда содержимое большого горшка покипит час-другой, разливает все по меньшим горшкам». — «А потом что он делает?» — «Потом он сливает все в одну большую бадью. Следующим утром я ее выношу и опорожняю над канавой».

Собираетесь посетить Великий Новгород? Тогда первое, что Вам нужно сделать, это не составить культурную программу, а узнать, какие гостиницы Великого Новгорода станут для Вас лучшим выбором, а какие следует обходить стороной.
Для этой цели я рекомендую Вам посетить сайт vhotel.ru, где Вы сможете выбрать из представленного списка подходящую Вам по всем параметрам гостиницу и даже забронировать в ней номер!

Как и в театре, животные в бихевиористских экспериментах многое перенимают у своих дрессировщиков. Льюис Томас, ученый и эссеист, рассказывает о таком приводящем в замешательство эпизоде в одном из своих изящных очерков. Сначала он упоминает Умного Ганса, математически одаренную лошадь из Германии, которую ее хозяин, герр фон Остен, предъявлял публике, словно вундеркинда, в 1903 году. Животное выполняло расчеты в уме и отвечало на вопросы, ударяя копытом нужное число раз. Десятью годами ранее (или около того) о подобном феномене писали в Англии: лошадь по кличке Магомет умела сообщать время, когда ей показывали часы. Комиссия психологов, исследовав Умного Ганса, заключила, что лошадь-«математик» реагирует на малозаметные и, как согласились все, бессознательные движения хозяина, подсказывавшего понятливому животному, когда прекращать бить копытом.

В начале XX века количеств необразованных людей было колоссальным, именно поэтому лошадь по кличке Умный Ганс поражала всех своим интеллектом (на фотографии выше Умный Ганс дает ответ на заданную ему задачку)

А вот история Томаса о котах:

Мышление котов покрыто мраком. Это тайна за пределами человеческого понимания. Мы имеем дело с наименее человекоподобным из всех существ — и в то же время, с чем согласится любой владелец кота, с самым разумным. В 1979 году журнал Science опубликовал статью Б.Р. Мура и С. Стуттарда под заглавием «Доктор Гутри и Felis Domesticus (перев. кошка домашняя): заблуждения о котах», блестящий рассказ об умении обмануть науку, свойственном этому виду.

Эксперимент Е. Р. Гутри и Дж. П. Хортона

За 35 лет до этого Е. Р. Гутри и Дж. П. Хортон описали такой эксперимент: котов помещали в ящик-головоломку со стеклянной дверцей и учили выбираться наружу: достаточно было толкнуть тонкий вертикальный стержень, вмонтированный в переднюю часть ящика, — и дверца распахивалась. Исследователей удивило не то, что коты разгадывают головоломку, а то, что они прежде исполняют сложный ритуал со строго определенными движениями: трутся головой и спиной о торец коробки, ходят кругами и только потом толкают стержень. Эксперимент с тех пор считался классикой экспериментальной психологии, возбуждая даже догадки о суевериях у котов — мол, прежде чем открыть дверь, им требуется выполнить ряд магических действий.

Мур и Стуттард повторили эксперимент Гутри и наблюдали тот же комплекс действий, однако затем выяснилось, что проявляется он только тогда, когда в поле зрения кота находится человек. Если в комнате никого не было, кот ничего не делал и просто засыпал. Вид человека — вот и все, что заставляло животное проделывать сложную цепочку действий, с дверцами и стержнями либо без них. Никакого приобретенного поведенческого ритуала здесь не было — кот просто приветствовал человека.

Если Вы являетесь жильцом современного жилищного комплекса «Молодежный-II» или только собираетесь им стать, тогда в обязательном порядке посетите ветку форума www.dom-gorod-park.ru под названием “жк молодёжный 2 отзывы”, из которой Вы сможете узнать все плюсы и минусы жизни в новых жилых домах современной архитектуры, а так же высказать свое мнение, которое может стать полезным как для нынешних, так и для будущих жильцов.

Андре Мари Ампер (1775-1836) — известный французский ученый, чье имя увековечено в названии единицы силы тока. Явный вундеркинд, он, по рассказам, еще в раннем детстве запомнил наизусть все 20 томов «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера. Задолго до изобретения эсперанто* он самостоятельно выдумал искусственный язык с совершенно новыми словарем и синтаксисом.

*Самый известный и распространенный искусственный международный язык в мире, разработанный за 8 лет окулистом Людвигом Марковичем Заменгофом из Варшавы. Название языку дал псевдоним  Заменгофа — Эсперанто (пер. «Надеющийся»)

Ампер обладал способностью глубоко сосредоточиться — свойственная многим гениям черта, которая, однако, часто выглядит как эксцентричная рассеянность. Размышляя о физических или математических задачах, Ампер вытаскивал из кармана огрызок мела и использовал в качестве доски любую подходящую поверхность. Как-то очередная мысль застала его врасплох во время прогулки по Парижу, и он принялся лихорадочно искать ту самую поверхность, где можно было бы выписать цепочку умозаключений. Под руку попался только задник экипажа-двуколки, который весьма скоро покрылся сетью уравнений. Когда рассуждения близились к развязке, Ампер с удивлением заметил, что доска удаляется, набирает скорость и исчезает вдали, унося с собой решение его задачи.

Томас Гоббс (1588-1679), будучи истинным философом, иногда баловался и более конкретными науками. К примеру, он сформулировал весьма остроумную (хотя и неверную) теорию распространения света. Однако математика его не интересовала, пока однажды, как сообщает Джон Обри в «Кратких жизнеописаниях», он не наткнулся на раскрытый том Евклида, забытый кем-то в библиотеке. На странице нашлось утверждение, которое Гоббс сразу же счел невозможным. Читая далее, он перешел по ссылке к другому утверждению, а от того к следующему — и так далее, пока в конце концов не убедился, что исходное утверждение верно. «Это, — сообщает Обри, — заставило его полюбить геометрию, и я часто слышал заявления мистера Гоббса, что у того вошло в привычку чертить линии на собственных бедрах и на простынях, и там же делить и умножать».

Томас Гоббс и Джон Валлис (на изображении выше) были выдающимися учеными и непримиримыми врагами

Следует признать, Гоббс великим математиком не был, но это не мешало ему оценивать свои способности слегка завышено. Он сумел себя убедить, что решил задачу о квадратуре круга, в те времена еще занимавшую лучших математиков Европы, и рьяно вступил в препирательства на сей счет с высокомерным оксфордским профессором математики Джоном Валлисом. В бешенстве Гоббс обрушил всю силу своего красноречия как на Валлиса, так и на его коллегу из Оксфорда, Сета Уорда; сохранились записи его яростных филиппик. «Итак, следуйте своим путем, — наставлял он их, — бескультурные Попы, бесчеловечные Святые, мнимые Доктора Морали, равнобездарные Коллеги, вопиющие Иссахары, презреннейшие Образцы и Предатели Академии…». Эти слова, не вполне соответствовавшие истине, не принесли Гоббсу победы в том споре.

Известно множество других примеров, когда научные работы записывались на предметах, для этого не предназначенных. Замечательная математическая школа, выросшая, как казалось, на пустом месте в городе Львове (тогда, в 1920-х, принадлежавшем Польше), устраивала собрания в кофейне «Шкоцька» («Шотландское кафе»). Кофейню выбрали из-за мраморных столешниц, которые как нельзя лучше подходили для карандашных заметок, а к концу напряженного дня все надписи без труда стирались.

А вот еще пример чрезмерной задумчивости — с участием Нильса Бора. В юности он и его брат Харальд, известный математик, были образцовыми спортсменами. Харальд выступал за футбольную сборную Дании и завоевал серебряную медаль на Олимпийских играх 1908 года. Нильс был вратарем футбольного клуба.

Из его ошибок на поле запомнился случай во время матча с немецким клубом, когда игра по большей части шла на немецкой половине поля. Внезапно, однако, «мяч закрутился у ворот датчан, и все ждали, что Нильс Бор выбежит и схватит его. Но, ко всеобщему удивлению, тот остался стоять на месте, сосредоточив все свое внимание на стойке ворот. Мяч наверняка влетел бы туда, не верни Бора в реальность окрик решительного зрителя. Его извинения после матча звучали удивительно: Бору пришла в голову математическая задача, которая его так увлекла, что пришлось прямо на стойке ворот делать выкладки».

Лучшим подспорьем удачного протекания беременности и родов станет информация, полученная Вами со страниц сайта сайт mama.ua.
К примеру, Вы сможете узнать такие необходимые вещи, как бросить курить во время беременности, восстановить организм после родов, правильно прикладывать младенца к груди и многое-многое другое.

Эрнест Резерфорд, впоследствии лорд Резерфорд Нельсон, родился в 1871 году в Новой Зеландии, на ферме, где разводили овец. «Всегда на гребне волны, о Резерфорд», — приветствовал его один из современников. На счету Резерфорда — ряд замечательных открытий в атомной физике, которые сделали его одним из самым выдающихся физиков-экспериментаторов XX века. Физиолог А.В. Хилл вспоминал, как Резерфорд однажды без видимой причины произнес: «Я тут только что перечитывал свои старые статьи и, читая их, сказал себе: «Эрнест, мой мальчик, ты был чертовски умен». Скромность не значилась в числе его добродетелей: Резерфорд был громогласным экстравертом, причем настолько добродушным, что никогда не навлекал на себя зависти или злобы.

Одним из самых благодарных почитателей работ Резерфорда мог бы стать Чарльз Дарвин (если бы дожил), чьи теории наконец-то обрели под собой «железную» основу

Помимо прочих последствий, открытие радиоактивности разрешило загадку, которая не давала покоя Дарвину в последние десятилетия его жизни. Возраст Земли, определенный по окаменелостям, сильно превосходит время, за которое планета должна была остынуть, если ее температура в момент рождения совпадала с солнечной. Расчет, проведенный бесспорным авторитетом, физиком Викторианской эпохи Уильямом Томсоном, лордом Кельвином, как казалось, подрывал всю теорию Дарвина. Тут сказал свое слово Резерфорд: Солнце — гигантская атомная печь, а Земля переполнена радиоактивными элементами; энергии их распада хватает с избытком, чтобы устранить это противоречие.

В роли самого яркого светила на научной сцене образца конца XIX века выступал престарелый лорд Кельвин, который, мягко говоря, недолюбливал Резерфорда. И в этом не было ничего удивительного: открытый молодым ученым изотоп радий доказывал несостоятельность расчетов возраста Земли, сделанных Кельвином

В 1904 году Резерфорда пригласили прочесть лекцию о новых открытиях перед избранными слушателями, среди которых был и грозный лорд Кельвин, тогда уже достигший 80-летия. Его присутствие смутило Резерфорда. Вот, по его собственным словам, как он повел себя в этой деликатной ситуации:

К моему облегчению, Кельвин заснул, но едва я дошел до важного места, как обнаружил, что грозный старик сел, приоткрыл глаза и устремил на меня тяжелый взгляд. Тут меня неожиданно посетило вдохновение, и я произнес: «Лорд Кельвин ограничил возраст Земли в предположении, что новых источников энергии обнаружено не будет. Это пророческое высказывание относится к тому, о чем мы и будем говорить этим вечером, — к радию!» И вот вижу — старик уже глядит на меня без зла.

На самом деле Кельвин и два года спустя открыто сомневался, можно ли списать избыток энергии на радиоактивность. Другой великий физик, лорд Рэлей, предложил Кельвину пари на пять шиллингов, что не пройдет и полгода, как тот признает правоту Резерфорда. За это время Кельвин и вправду передумал, публично покаялся перед Британской ассоциацией содействия развитию науки — и выплатил Рэлею пять шиллингов.

Освежить свои познания в астрономии и поближе познакомиться с планетарной системой, в которой находиться наш маленький зеленый шарик, Вам поможет эта замечательная инфографика.

Размер имеет значение: Натали Четтле (Natalie Chettle) с трудом удерживает над головой 9-килограммового кота своей матери

Глядя на эту фотографию, сложно поверить в то, что это настоящий кот, а не очередная жертва фотошопа. Однако в далекой Австралии действительно живет это пушистое чудо, претендующее на звание самого большого кота в мире!

Его зовут Руперт, и он в три раза больше любого из домашних котов.
Читать дальше>>

52-летняя Джули Бендер (Julie Bender) создает невероятные художественные произведения при помощи пирографа. Она выжигает на тонких дощечках из клена картины, которые сможет нарисовать кистью не всякий художник.

При помощи раскаленной иглы художница наделает свои произведения множеством тонов и оттенков, в результате чего, они выглядят словно выжженные на древесине копии старых фотографий.

Джули Бендер открыла в себе этот талант 10 лет назад, когда в одно прекрасное летнее утро ни с того ни с сего решила научиться выжигать по дереву и без промедления отправилась в лавку старьевщика, где приобрела свой первый пирограф, который и по сей день служит ей верой и правдой.
Читать дальше>>

Решили переждать эту зиму в теплых станах? Тогда Вам просто необходимо посетить страницу http://business-ryazan.ru/index.php/the-news/4366-ryazan-domodedovo, благодаря которой Вы узнаете актуальную информацию по ценам и расписанию автобусов, следующих по маршруту Рязань-Домодедово и обратно.

Сэр Исаак Ньютон не нуждается в представлении

Про сэра Исаака Ньютона существует множество легенд. В зрелые годы он был мрачным и мелочным, завидовал современникам и был одержим духом соперничества. В непрерывном споре с ганноверцем Готфридом Лейбницем по поводу того, кто первым придумал дифференциальное исчисление, его ожесточенность доходила порой до неприличия. Когда Лейбниц умер, Ньютон искренне радовался, что «бесповоротно поразил Лейбница в сердце». Недаром Джон Флемстед (1646-1719), первый королевский астроном, однажды сказал: «Я уже мечтаю, чтобы Ньютон наконец-то помер».

Единственной привязанностью Ньютона была его племянница, если не считать миниатюрной собаки по кличке Даймонд. Когда собака опрокинула свечу и устроила пожар, уничтоживший ценнейшие книги и рукописи, Ньютон лишь воскликнул: «Ох, Даймонд, Даймонд, тебе не понять, что ты натворил».

Несмотря на невеселое детство без отца, маленький Ньютон развлекался как мог. Он склеивал фонарь из мятой бумаги и, вставив туда свечу, шел с ним в школу, если дело было зимним темным утром. По пути он находил какую-нибудь кошку и привязывал ей все это к хвосту. Народ пугался — люди думали, что перед ними комета, а кометы тогда считались предвестниками несчастий.

История о яблоке, свалившемся на него в Вулсторпе, может иметь под собой основания или, по крайней мере, исходить от самого Ньютона: большой его почитатель Вольтер услышал ее от племянницы ученого Кристины Кондуит. Во время работы Ньютон умел полностью отключаться от окружавшей его жизни. Рассказывают, что однажды его обнаружили на кухне перед кастрюлей кипятка, где варились часы, а сам Ньютон при этом сосредоточенно разглядывал зажатое в руке яйцо. Его племянник Хамфри в 1727 году, уже после смерти сэра Исаака, писал:

В тех нечастых случаях, когда он решался отобедать в зале (лондонского Тринити-колледжа), он поворачивал налево и выходил на улицу — а там, обнаружив оплошность, останавливался, и иногда, вместо того чтобы возвратиться в залу, отправлялся в свою комнату.

Из яблочных семечек ньютонова дерева были выращены их потомки в ботаническом саду Кембриджского университета (слева) и читальном саду университета Balseiro (справа)

А вот что можно найти в дневниках Томаса Мора:

Расскажу анекдот о Ньютоне, показывающий его чрезмерную рассеянность. Однажды он пригласил друга (это был доктор Стакли) на ужин и тут же об этом забыл. И вот Стакли прибыл и обнаружил философа в задумчивости. Ужин принесли ему одному. Стакли (не желая отвлекать Ньютона) сидел и ел, а Ньютон, придя в себя, поглядел на пустые тарелки и произнес: «Надо же! Не будь передо мной явных доказательств, я был бы готов поклясться, что не ужинал».

И сейчас, спустя более трех столетий, гениальность Ньютона продолжает вызывать благоговейный трепет и восхищение. Описывая главный его труд, Уильям Уивел, ученый Викторианской эпохи, заметил: «Читая Principia, мы ощущаем себя так, как если бы оказались в древнем арсенале, где хранится оружие воинов-гигантов, и не перестаем удивляться, каким должен был быть тот, кто мог этим воевать, тогда как мы едва способны лишь взвалить это на плечи».

Марк Кац, польско-американский математик, различал два типа гениев: с одной стороны, есть «обычные гении» — это те, что устроены так же, как и мы с вами, только вот одарены на порядок больше, и, с другой стороны, «волшебники» — те, чье мышление мы в принципе понять не способны. «Волшебником» Кац считал Ричарда Фейнмана. Когда современника и соперника Фейнмана Мюррея ГеллМанна спросили, как Фейнман решал задачи, тот ответил: «Дик делал вот так, — тут он изображал человека в глубокой задумчивости, обхватившего лоб руками, — а потом записывал ответ». (Возможно, в его замечании была некая доля зависти.)

Лучший знаток биографии Ньютона Ричард Вестфол писал:

Чем больше я им занимаюсь, тем больше Ньютон от меня удаляется. Мне повезло в разное время быть знакомым со множеством блестящих людей, чье интеллектуальное превосходство я без колебаний признаю. Но я не встречал пока никого, с кем не мог бы себя соизмерить — всегда можно сказать: я равен его половине, или его трети, или четверти, но всегда выйдет некая дробь. Мои исследования о Ньютоне окончательно убедили меня: соизмерять кого-либо с ним бесполезно. Для меня он сделался абсолютным Другим, одним из крохотной горсти высших гениев, придавших смысл понятию человеческого интеллекта; человеком, несводимым к критериям, по которым мы оцениваем себе подобных.

Стыдно задать друзьям глупый вопрос, ответ на которой Вам так хочется получить? Тогда обязательно загляните на сайт www.sfaq.ru, где Вы найдете ответы на все интересующие вас темы!
К примеру, если Вы посетите это замечательный интернет ресурс прямо сейчас, то сможете узнать: “Что такое мираж”, “Кто сильнее: слон или бегемот”, “Как работает дверной ключ” и многое-многое другое!

Уильям Бакленд

Уильям Бакленд (1784-1856) был первым главой кафедры зоологии в Оксфорде. Его склонность к предельной эксцентричности передалась сыну, зоологу Фрэнсису Бакленду, автору «Курьезов естественной истории» и в течение нескольких лет инспектору лососевых промыслов. В семействе Бакленд было принято поедать, в порядке научного эксперимента, любое животное, которое им попадалось. Бакленд-сын договорился с лондонским зоопарком получать по куску от всякого существа, которое там погибнет. Гостям дома Баклендов приходилось не только мириться с выходками ручного осла и ему подобных питомцев, каких не ждешь встретить в гостиной, но и всегда быть готовыми к деликатесам вроде запеченной мыши или шинкованной дельфиньей головы. Бакленд-отец признавался, что ему не случалось есть ничего отвратительней жареного крота, пока он не попробовал тушеных трупных мух. Когда старый приятель, архиепископ Йоркский, показал ему забальзамированное сердце Людовика XVI, которое прелату продали в Париже в дни революции, Уильям Бакленд воскликнул, что прежде не ел королевских сердец, и, не дожидаясь возражений, выхватил его и проглотил!

Рисунок Уильяма Койнибейра (William Conybeare) на Уильям Бакленд, засунувший из любопытства свою голову в логово к доисторическим гиенам. Конечно же автор приукрасил смелось этого сорви-головы, но Бакленд действительно одним из первых исследовал пещеру Киркдейл, в которой некогда обитали эти древние хищники

Ничто в природе не казалось Баклендам чуждым. Когда местный священник (и заодно усердный натуралист) с восхищением принес Уильяму Бакленду откопанную им древнюю кость, тот подозвал семилетнего сына и спросил: «Фрэнки, как ты думаешь, что это?» Сын ответил без колебаний: «Позвонок ихтиозавра». Миссис Бакленд также разделяла семейные увлечения. Разбуженная однажды словами мужа: «Я полагаю, милая, что следы хиротериума похожи на черепашьи», она спустилась вместе с ним по лестнице и, пока муж ловил черепаху в саду, приготовила на кухне немного клейстера; и действительно, к радости обоих, отпечаток в клейстере практически совпал с древним следом из окаменелости.

Фрэнсис Бакленд вспоминал, как однажды он возвращался в Англию из Германии, где собирал красных слизней (себе ли на ужин или нет — история умалчивает). Вместе с ним в купе поезда ехал незнакомец. Оба задремали. Проснувшись, Бакленд не особенно удивился, увидев, как слизни медленно ползут по лысой макушке соседа. Не дожидаясь скандала, Бакленд предпочел сойти на ближайшей станции.

Когда Бакледы посетили Италию, им предъявили доказательство настоящего чуда – кровавое пятно, которое раз за разом выступает на месте казни забытого историей святого.

«Утром каждого дня на этом месте выступает кровь святого человека, — пояснил им местный священник. — Это ли не доказательство существования отца нашего – Иисуса Христа?».

На что Уильям без слов и раздумий встал на колени и лизнул пятно своим языком. «Если это кровь святого, то я даже боюсь представить какова на вкус кровь грешника», — с улыбкой сказал он. Через несколько мгновений с грустью в голосе и под гам разбушевавшихся зевак он заявил: «Это вообще не кровь». Когда он понял что до толпы дошел смысл его слов, то развернулся и неспешно пошел прочь. Перепутать вкус крови и мочи летучих мышей мог кто угодно, но только не он!

Как ни странно, на кто такие Бакленды в России не знает практически никто. Однако вряд ли среди нас найдется такой человек, который хотя бы раз не видел научно-популярную программу «Разрушители легенд», ведущие которой Джейми Хайнеман (Jamie Hyneman) и Адам Сэвидж (Adam Savage) не раз признавались, что их общим кумиром является Уильям Бакленд

Исидор Айзек  Раби – американский физик, автор резонансного метода измерений магнитных свойств атомных ядер

Исидор А. Раби, в 1930-х годах глава физического факультета Колумбийского университета и лидер американских физиков, так описывал свою первую встречу с выдающимся физиком Джулианом Швингером. Шел 1935 год, и Раби был занят обдумыванием противоречивой статьи, только что опубликованной Эйнштейном, Подольским и Розеном. Одним парадоксом эта статья ставила под удар все основания квантовой теории.

Джулиан Швингер – американский физик, работавший в области квантовой электродинамики. Многие нерушимые основы физики элементарных частиц были заложены именно благодаря трудам Швингера

Я читал статью, а мой способ читать статьи заключается в том, чтобы привести кого-нибудь из студентов и объяснить ему суть. Тогда таким студентом оказался некто Ллойд Мотц (ныне профессор астрономии Колумбийского университета). Мы немного поспорили, и вдруг Мотц заявляет, что один человек дожидается за дверью и спрашивает, можно ли его впустить. И тут он вводит этого ребенка». Швингеру тогда было 16. Итак, я велел ему присесть где-нибудь, и он присел. Мотц и я продолжали спорить, и вдруг этот мальчик вмешивается и расставляет все по местам при помощи теоремы о полноте. Теорема о полноте — важная математическая теорема, часто используемая в квантовой теории. И тут я говорю: кто это, черт возьми, такой? Оказывается, второкурсник из Сити-колледжа, двоечник, который проваливает все свои экзамены — пусть и не по физике — короче, учится из рук вон плохо. Наша короткая беседа произвела на меня сильнейшее впечатление. Он уже к тому времени написал статью по квантовой электродинамике. Я спросил, хочет ли он перейти к нам, и он ответил: «Да».

Раби — с большим трудом и благодаря рекомендательному письму от другого великого физика, Ганса Бете, добился, чтобы Швингера перевели в Колумбийский университет.

Позже Швингер стал одним из самых знаменитых физиков-теоретиков XX века. Во время Второй мировой войны он работал в лаборатории излучений в MIT, Массачусетском технологическом институте, над созданием радара и другими задачами. Раби, который состоял там же заместителем директора, вспоминал о привычке Швингера работать ночью и спать днем:

В пять, когда все расходились, можно было встретить Швингера у порога. Мне как-то сказали, что люди имели обыкновение оставлять нерешенные задачи на столах или на доске — и обнаруживали, когда возвращались следующим утром, что Швин-гер уже все решил… Задачи, которые он решал, были на самом деле фантастическими. Дважды в неделю он делал доклад о своей текущей работе. Стоило Швингеру в чем-то продвинуться, парни по соседству — Дикке и Эд Перселл (два выдающихся физика-экспериментатора, известные в особенности своими работами по ядерному магнетизму) — тут же начинали изобретать с бешеной скоростью разные штуки.

В 1965 году Джулиан Швингер, уже профессор Гарварда, получил Нобелевскую премию, а заодно стал ходячей легендой — никто не мог, как он, вести теоретический спор прямо на лекции, не пользуясь при этом никакими записями.

Современные радары и микроволновые печи – наследие Джулиан Швингеа:

Без Швингера у нас не было бы такой необходимой вещи как микроволновая печь, основным элементом которой является резонатор, он же полостной магнетрон. Помимо этого этот гениальный ученый разработал теорию радаров

В лаборатория излучений MIT родилось множество изобретений и открытий. К примеру, одно из них, радар, сыграло в победе над Германией и Японией куда большую роль, чем атомная бомба. Не менее важным достижением стал полостной магнетрон, собранный Джоном Рэндаллом и Гарри Бутом в Англии. Этот инструмент, устройство которого, казалось, не подчиняется никакой логике, был первым источником излучения высокой плотности в сантиметровом диапазоне, необходимым для воздушных и морских радаров. Его пучок мог поджечь сигарету и издалека заставить машины мигать фарами. Когда прибор привезли в MIT и представили на суд американской физической элиты, группа включала нескольких лучших ядерных физиков страны. Кое-что о высокочастотном излучении они знали по опыту работы над циклотроном, но магнетрон поначалу озадачил даже их.

«Это очень просто, — сказал Раби теоретикам, собравшимся за одним столом разглядывать детали разобранной лучевой трубки. — Это нечто вроде свистка».

«Хорошо, Раби, — спросил Эдвард Кондон, — а как работает свисток?»

Удовлетворительного объяснения у Раби не нашлось.