 |
Воронежский авиационный завод (ВАЗ), где директором был очень энергичный Б. М. Данилов, решительно разворачивал производство серийных Ту-144. Однако ВАЗ испытывал много трудностей из-за желания конструкторов по своим размышлениям и результатам испытаний улучшать самолет, и, как всегда, чем дольше его делали — тем больше конструкторы вносили изменений в следующие, находящиеся в производстве самолеты, тем больше переделывали и самолеты и, естественно, оснастку. Заводчан ругали за срыв сроков, а они делали двойную или тройную работу! С одной стороны, к их «счастью», рвение конструкторов (компоновщиков и аэродинамиков) постоянно сдерживало министерство авиационной промышленности. С другой стороны, работа конструкторов, длившаяся до 1980-х гг., сулила увеличение аэродинамического качества самолета выше8 в размерности Ту-144 и до 9 в размерности СПС на250—300 пассажирских мест.
К 29 марта 1972 г. ВАЗ подготовил к полету Ту-144 № 01-2 (бортовой номер 77102). Он взлетал с полосы завода, которая, строго говоря, не соответствовала требованиям к полосе для Ту-144, поэтому самолет сразу перелетел в ЖЛИ и ДБ. В экипаже был и пилот — испытатель ВАЗа А. И. Вобликов.
На эту машину (№ 77102) и успел попасть тот экспериментальный блок управления, о котором шла речь выше, но который должен был быть еще на заводе отключен штепсельным разъемом (ШР) до начала специальных летных испытаний.
Первый серийный самолет Ту-144 (бортовой номер 77102) в полете
Испытания серийных самолетов были «перемешаны как винегрет»: заводские, государственные и сертификационные. Хотя правила об обязательном выполнении советских норм летной годности еще не было, тем более для СПС, но все понимали, что это надо делать и извлекали из летных испытаний доказательный материал «про запас». Трудно сказать, ускоряло это или замедляло общий срок испытаний. Я думаю, что это замедляло, так как любая переделка самолета (доводка по заводской части испытаний) приводила к повторным испытаниям и государственной и, неизбежно, сертификационной части полетов во многом потому, что мы стояли на позиции «не надо повторять», а Государственный НИИ ГА — «надо перепроверять». На «выяснение отношений» уходило много больше времени, чем на повторные испытания.
Наконец, серийный образец был подготовлен к участию в демонстрационных полетах. 20 сентября 1972 г. Ту-144 № 01-1 совершил полет по маршруту Москва — Ташкент — Москва. Это была не только первая демонстрация серийного образца самолета вне аэродрома «Раменское», но и начало длительных сверхзвуковых полетов. У нас окончательно появилась твердая уверенность в надежности самолета.
Серийные самолеты интенсивно участвовали в испытаниях, и их полеты позволили, вопреки всем правилам, начать полеты со служебными пассажирами-конструкторами, чтобы они что-то «увидели и почувствовали». В одном из таких полетов [1973 г.] первый раз на Ту-144 летал и я. Как и должно было быть, я ничего «аэродинамического» не почувствовал. Поразила быстрота: не успел покрутить головой — видимость земли была отличная: что за река? Оказывается, уже матушка Волга. Замечательно темно-синее небо даже немного фиолетовое. Кто-то говорил, что небо черное, и он видел звезды. Я не видел. Вот солнце светит непрерывно. Опять же, вопреки правилам, я, стоя в кабине экипажа, посмотрел, как опускается носовой обтекатель, послушал шум от выпуска ПК, и так и остался стоять за экипажем до касания (Бендеров стоял*, а я что — «хуже»?). Впечатлила скорость сближения с ВПП и колебания носа. При жесткой посадке они были настолько сильны, что не были видны показания приборов. Наши вибраторщики — «голь на выдумки хитра» — задемфировали эти колебания специальной подвеской отклоняемого носика.
*В. Н. Бендеров находился в кабине экипажа во время демонстрационного полета Ty-144№ 01-2 (бортовой № 77102) 3 июня 1973 г. на Международном авиасалоне в Париже. Об этом автор воспоминаний подробнее написал в главе о советско-французском сотрудничестве.
|
Автор: Admin |
2013-11-30 |
|
Всем тем, кто хочет раз и навсегда изменить свою жизнь к лучшему, я настоятельно рекомендую посетить сайт www.kremnev.info, который познакомит Вас с системой Рейки Иггрдасил.
Рейки Иггрдасиль — это — действенная практика на стыке духовного развития и комплементарной медицины.
Практикуя данную систему, Вы сможете создать мощный энергетический каркас, из которого на ваше сознание и тело будет сформирована проекция Древа Иггдрасиль. Это позволит Вам быть более успешным во всех Ваших начинаниях и быть более устойчивым к внешним и внутренним раздражителям, препятствующим вашему дальнейшему продвижению к поставленной цели.
Продолжение легенды о плащанице
Они сидели за стенами Аккона и беседовали о Христе. Странное дело, но Иисус сделался на пути в Иерусалим незримым спутником Жана-Пьера де Вуази, французского барона, и Натанаэля бен Соломона, иудейского рабби.
Воскрешение Иисуса Христа
— То, что Иешуа воскрес после распятия, сначала увидели женщины, а более убедительного подтверждения исторической достоверности воскресения и быть не может, — говорил Натанаэлъ. — Если бы эти тексты Евангелий были только плодом воображения фантазирующих мужчин, женщины Иудеи никогда не поверили бы им.
Глаза Жана-Пъера округлились от удивления.
— То есть ты хочешь сказать, что веруешь в воскресение Иисуса? — спросил он.
И к его еще большему удивлению Натанаэлъ ответил:
— Да, я считаю вполне вероятным то, что Господь избавил Иешуа из Назарета, невинно убиенного, от цепких лап смерти и живым забрал к себе на небо! Ты вспомни, что происходило. Большая часть учеников Назареянина после его пленения и распятия бежала вначале из страха перед римлянами. Если и были на земле люди, смущенные в вере своей более, то это явно ученики Иешуа из Назарета. После его распятия они оказались перед горой разбитых надежд! Поэтому должно было произойти что-то невероятное, чтобы они вернулись и бесстрашно оповестили весь мир: «Он воскрес!».
Все ученики и апостолы Иешуа мученически пошли на смерть за свои убеждения.
Натанаэлъ молча смотрел на своего друга, а спустя какое-то время заметил:
— Мы, иудеи, тоже веруем в воскресение мертвых в конце всех времен. Так почему бы Всемогущему не воскресить некоторых праведников чуть раньше конца света? Ведь, в конце концов, Бог является «Мехайе Хаметим», «оживителем мертвых», как говорит иудейская теология.
— Но… но тогда ты — христианин! — воскликнул Жан-Пъер.
— Нет, я не христианин, — возразил Натанаэлъ. — Я знаю историю моего народа и моей религии очень хорошо. Я знаю историю нашего вавилонского изгнания и нашего возвращения в Землю обетованную, историю нашего восстания против римлян при императоре Тите Веспасиане и разрушения нашего храма, историю нашего рассеяния меж всех народов… Но существовал в истории моего народа человек, о котором я ничего не знал, о котором я долго не отваживался спрашивать. Жизнь этого человека, его существование были для меня подобны открытой незаживающей ране, которую предпочитаешь не трогать. Я не решался думать о нем, упоминать о нем. Тишина! Абсолютная тишина! Ничего! С моих губ не сорвется его имя, да и в моем сердце не может быть ему места. Я не проклинал его, я не благословлял его. Я боялся его! Но я любил его, не зная, ибо мне ведомо было только одно: кровь, пролитая из его тела, была кровью иудея, кровью от крови моей!
— Ты говоришь об Иисусе… — прошептал Жан-Пъер. — Но почему же ты боялся его?
— Почему боялся? Его именем подавляли бессчетное количество иудеев, изгоняли и убивали! Вот почему большая часть иудеев ничего не хочет слышать об Иешуа. А потом я попал в Аккон, в город, где живет куда больше христиан, чем в остальных местах на Востоке. Это случилось на второй день моего появления здесь…
Рабби прищурился. Он неподвижно смотрел вдаль:
— Я никогда этого не забуду! Я задумчиво шел по улице в центре Аккона. На углу стояло деревянное Распятие. И вот… Я взглянул на обнаженного человека на кресте. Я видел голову в терновом венце, устало опущенные плечи, ввалившуюся грудь, худые ноги, закрытые глаза, не видящие более света дня. И я был поражен: это он? Через несколько мгновений ужаса и восхищения мое сердце исполнилось сострадания к этому человеку…
Натанаэлъ сморгнул слезы:
— С того часа я ищу его. Я ищу не Сына Божьего Христианской церкви, не еретического учителя народа, каковым Иешуа по сей день выглядит в глазах многих иудеев и рабби. Я хочу знать, кем или чем был этот Назареянин: одним из лжемессий или пророком, мятежником, восставшим против римлян, или нежным мирным человеком? Что следовало мне делать? Где я мог узнать правду об Иешуа? Все мое время уходило на изучение Торы, Мишны и Талмуда. А еще трудов иудейских поэтов и философов, таких как Фило Александрийский и Маймонид. Однако во всех этих книгах, у всех этих ученых я поначалу ничего не находил о нем!
— Но разве же в Талмуде не написаны ужасные, противоестественные и страшные слова об Иисусе? — осторожно спросил Жан-Пьер. — Так считают в нашей Христианской церкви.
— Но это неправда, — ответил Натанаэлъ. — Талмуд, который столь часто сжигают епископы и священники твоей Церкви, на самом деле ни слова не говорит об Иешуа из Назарета, которого вы называете Сыном Божьим. Да, есть труд под названием «Толедот Иешу». Но ведь в Иудее каждого четвертого мальчика называют Иешуа! — Молодой рабби замолчал. — И вот в один из дней я наконец нашел кое-что у Маймонида о Назареянине. Совсем небольшой отрывок! Маймонид очень осторожно высказывал о Назареянине нечто доброе. И это придало мне мужества взяться за христианскую Библию. С замирающим сердцем я принес ее домой. Целую неделю не решался открыть ее. Но на восьмой день… Я читал и читал! И понял: Иешуа как брат мне! — Натанаэлъ засмеялся. — Мы верим в одно и то же. Иешуа был даже больше иудеем, чем все остальные, чем наш великий учитель Гиллелъ, знаменитый ученый первого века до вашего летоисчисления.
— С чего это ты взял? — растерялся Жан-Пъер.
— Ну, начнем с того, что Иешуа был сыном иудейки. Он рос среди иудеев. Его родители на восьмой день сделали ему обрезание, через сорок дней доставили в храм Иерусалима. Да и впоследствии во всех своих действиях он вел себя как иудей. Иешуа выполнял все иудейские заповеди, он видел в Боге отца небесного. Он сочувствовал бедным, любил готовых покаяться.
— То есть Иешуа не принес ничего нового? — немного обиженно спросил Жан-Пъер.
Натанаэлъ кивнул головой:
— Любой иудей может поучиться у Иешуа быть иудеем. Он для меня посланный Богом пророк.
Пророк Иисус Христос въезжает в Иерусалим на осле
— Ты называешь Иисуса пророком, — проговорил Жан-Пъер, покраснев от волнения. — Ты даже веришь в его воскресение. Тогда что же тебе не нравится в нашей вере?
— Начнем с того, что я, признавая Иешуа пророком, не считаю его мессией. Мессия — Избавитель мира. Но мир так и не избавился от насилия, жестокости, голода, бедности, болезней и войн, а значит, Иешуа не мессия! Мир не спасся.
— Понимаю, — кивнул головой Жан-Пъер. — Ты думаешь, что Иисус сам себя объявил мессией?
— Да, Иешуа был убежден в своем мессианстве.
— Значит, ты не веришь, что Иисус был Сыном Божьим? — грозно спросил Жан-Пъер, и так зная ответ.
— Конечно, не верю! Бог не может быть человеком и умереть! Верить же в человека — для меня это не представимо. Я могу верить вместе с Иешуа, но не в Иешуа-бога.
Друзья шли вдоль берега реки. Песок поскрипывал у них под ногами. Жан-Пъер исподтишка наблюдал, за другом. Натанаэлъ видел красоту природы во всем. Любовался небом и землей.
— Дозволь спросить еще, — сказал Жан-Пъер.
— Конечно.
— А в чудеса, что творил Иисус, ты веришь?
— Конечно, я верю в чудеса! Бог часто являл в прошлом чудеса, являл через своих пророков. Так почему Иешуа должен быть исключением?
|
Автор: Admin |
2012-09-15 |
|
С чего же все началось для науки?
В 1969 году кардинал Микеле Пеллегрино, архиепископ Турина, созвал группу экспертов, представителей разных научных дисциплин. Созвал для того, чтобы выяснить, в каком состоянии находится плащаница Христа. Так начала работу так называемая Туринская комиссия.
Туринская комиссия проверила только уровень сохранности плащаницы и рекомендовала продолжить исследования. 23 ноября 1973 года святыню впервые показали по телевидению в прямом эфире, и на следующий день после показа Туринская комиссия продолжила свою работу. Эти исследования проходили под грифом «строго секретно». Почему? Ведь явных причин для подобных мер не было никаких. Официальные власти даже отрицали, что исследовательская работа вообще ведется. Только спустя три года, в 1976 году, было сделано заявление, что ткань святыни подвергнута анализу. Заявление это сделал сам король Умберто, законный владелец плащаницы Христа (он оставался им вплоть до 1982 года, когда плащаница была передана Церкви).
1978 год стал важной вехой в истории изучения реликвии-символа. Плащаницу выставили на всеобщее обозрение с 26 августа по 8 октября. Общество всколыхнулось, интерес был неподдельным. Из печати посыпались как из рога изобилия самые разные статьи и книги. Книга Яна Вильсона «Туринская плащаница» мгновенно стала международным бестселлером. А потом, снятый по сценарию Вильсона, на экраны вышел документальный фильм «Безмолвный свидетель» режиссера Генри Линкольна и сразу же стал лауреатом престижной премии в жанре документального кино. Плащаница Христа сделалась популярной и среди католиков, и в стане некатоликов. Лицо Христа с тех пор смотрит на нас из витрин многих тысяч книжных магазинов.
Иоанн Павел II
В октябре 1986 года папа римский Иоанн Павел II встретился с представителями целого ряда лабораторий и Понтификальной академии наук в Турине, чтобы дать разрешение на проведение дальнейших исследований плащаницы.
Все лаборатории, отобранные для исследований Туринской плащаницы, были заранее подвергнуты самой тщательной проверке. Лабораториям предложили своего рода «контрольную работу по математике»: определить возраст различных материалов — и дали на исследование кусочки тела и ткани мумии фараона, погребение которого произошло четыре тысячи лет тому назад.
Туринская плащаница и ее литографический оттиск, на котором ясно проявился силуэт тела Иисуса Христа
Лаборатории на «отлично» справились с данным им заданием.
Дата изучения Туринской плащаницы была назначена на 21 апреля 1988 года. Присутствовали представители всех лабораторий. За работами наблюдал Майкл Тайт из исследовательской лаборатории Британского музея.
В 5:30 утра Туринскую плащаницу извлекли из контейнера, перенесли на середину собора Иоанна Крестителя и развернули.
В 9:45 включили телекамеры, которые начали фиксировать каждое движение вокруг плащаницы. Профессор Папской академии Риджи вырезал кусочек плащаницы и разрезал его на три части, по числу лабораторий, которым предстояло делать исследование. Разрезанные части были переданы председательствующему Тайту, и тот перенес их в «Зала капитоляре», комнату капитулов. Там его уже ожидал кардинал Анастасио Баллестреро, архиепископ Туринский. Он поместил кусочки ткани в три отдельные банки. Но… происходящее в «Зала капитоляре» телекамерами не снималось. Странно, не правда ли?
В 20:30 того же дня, 21 апреля 1988 года, Туринская плащаница была возвращена на место своего обычного хранения.
На следующий день мир узнал о том, что с Туринской плащаницы были взяты пробы на радиоуглеродный анализ. Сумма с продаж телезаписей была колоссальной. Мир затаил дыхание в ожидании результатов.
|
Автор: Admin |
2012-09-15 |
|
Если Вы живете в Николаевской области и желает освоить иностранный язык, тогда я настоятельно советую Вам не выискивать в газетах объявления с заветными словами “ английский николаев ”, а посетить сайт компании «American English Center», где работают высококвалифицированные специалисты, способные всего за несколько занятий обучить Вас основам английской грамматики и навыкам устной речи.
Более полную и подробную информацию Вы сможете получить по адресу www.americanenglish.ua
Фотография Земли, сделанная с Луны в 2004 году
Советская программа по покорению Луны – это не абстрактная идея «слетать на естественный спутник Земли», а план-минимум, который должен был позволить СССР занять в космосе лидирующие позиции и закрепить за государством статус самой развитого в мире.
«Советских людей будут называть покорителями Вселенной», — однажды сказал С.П. Королев.
Рис. 1.(первый лист сверху) План первоочередных работ по проекту ЛЗ. Сентябрь 1964 года
Рис. 2 а-б. (вторые два листа снизу) Состав документов и материалов предэскизного проекта
Не помню, как именно я оказался в 93 отделе, где мне было поручено заниматься тем же, что и в 9-м отделе — компоновкой, весовой сводкой, составом, но теперь уже лунного экспедиционного комплекса и орбитального корабля. Этим занимались в секторе Виктора Федоровича Садового. В группе, начальником которой был будущий космонавт Олег Григорьевич Макаров, на первых порах работали Валентин Стольников, Владимир Буланов, Изабелла Погосянц, Галина Шишкина, Валентина Лобнева, Галина Балашова, Нина Терешенкова. Я так же, как и в девятом отделе, формировал для всех перечень первоочередных работ (рис. 1-2). Позже присоединились Валентин Бобков, Анатолий Нестеренко, Аркадий Калатьян, ставший впоследствии начальником группы вместо О.Г. Макарова.
В сентябре 1964 года мне поручили срочно подготовить состав документов будущего проекта. Я назвал его предэскизным, поскольку это было самое начало работ. При обсуждении Королев одобрил состав, но изменил заголовок на «эскизный». Эскизный, так эскизный — значит, будут соответствующие глубина проработки и сроки исполнения. Но мы с Макаровым буквально взвились от негодования, когда узнали что сдача намечена на Новый год. Вооружив Бушуева и Прудникова аргументами в пользу смещения сроков, мы отправили их на переговоры. Они не хуже нас понимали, что сроки нереальны. Обменявшись мнениями с Королевым, они вернулись сторонниками его позиции — к Новому году. Однако проект делать нам, и мы решили, что «еще не вечер».
В то время появилась книжечка «ПЕРТ», где впервые описывались методы сетевого планирования и управления сложными целевыми программами. Они позволяли увидеть весь процесс разработок, оптимизировать их последовательность — словом, максимально сократить сроки. Заканчивалась эта книжка фразой, что каждый, прочитавший ее, может считать себя крупным специалистом. Одолев книгу за ночь, наутро я уже чувствовал себя «очень крупным спецом». На ватмане, во весь наш самый большой кульман, мы с Макаровым, с помощью начальников отделов, стали рисовать сетевой график процесса проектирования.
Рис. 3. Первые черновики документов лунного проекта: заголовок в тетради, эскиз компоновки ЛЗ, схема полета ЛЗ, весовая сводка ЛЗ, первый ТЧ Локка, ТЧ спускаемого аппарата
К концу второго дня на графике было отмечено 966 работ. Его полагалось обсчитать. Первый обсчет вытянул цепочку критических событий на 13 месяцев. Оптимизировали — стало 12. Оптимизировали еще восемь раз — ужали до 7,5 месяцев, появилось 11 критических путей, а дальше ни с места. Проект мог быть осуществлен не раньше конца первого полугодия следующего года. Доложили Бушуеву — он проникся доверием к нашим заключениям. Пошли к Королеву. Мы с Олегом остались в приемной. Уже через минуту Бушуев стремительно вышел из кабинета и, не взглянув на нас, стал быстро удаляться по коридору вместе с нашим ватманом и табуляграммами. В итоге мы выпустили эскизный проект к Новому году. В эти три месяца впервые были сформированы весьма приблизительный облик, конструкция, состав систем и весовые сводки лунных кораблей. Сохранившиеся в тетради черновики красноречиво говорят о том, что проект только начал разрабатываться (рис. 3).
Он получился сырым, форсировался под большим давлением Королева, содержал минимальные исходные данные для составных частей, и в дальнейшем мы не один год штопали в нем дыры, восполняя недостающие технические требования. Королев, глядя на готовые тома в красном коленкоре с золотым тиснением, испытывал удовлетворение. Позже я понял, что тома эти нужны ему были для того, чтобы грохнуть ими по столу в одном из высоких кабинетов и сказать: «Вы хотели экспедицию на Луну — вот вам экспедиция на Луну!», но «Где деньги, Зин?».
Комиссия под председательством Келдыша рассмотрела проект, одобрила, и 10 февраля 1965 года он был утвержден, а в феврале был принят и план создания ЛЗ. При его подготовке мне, как «крупному специалисту», пришлось составить длинный сетевой график создания комплекса Н1-ЛЗ. Долгие годы потом отделы планирования и координации на своих юбилеях отмечали этот первый сетевой график в ОКБ-1 как отправную веху своего становления.
Эти грандиозные планы были разработаны лишь с одной целью – выиграть лунную гонку, поэтому, когда в 1969 году на Луну приземлился шаттл Аполлон-13, и на лунную поверхность впервые вступила нога человека – американца Нила Армстронга, они потеряли свою актуальность и были заброшены в долгий ящик
|
Автор: Admin |
2012-07-13 |
|
Марсианский пилотируемый космический комплекс (МПКК) представляет собой второе направление в проекте С.П. Королева. Его главными отличиями, как отмечалось выше, были разгон комплекса с околоземной орбиты к Марсу и возвращение на Землю с использованием жидкостных ракетных блоков, а торможение для перехода на орбиту спутника Марса — без использования тормозного ракетного блока, за счет многократных погружений в марсианскую атмосферу. Эта схема стала формироваться летом 1962 года.
Предварительный вариант, представленный Королеву, выглядел иначе. Для его разгона к Марсу с околоземной орбиты и последующих маневров планировалось использовать электрореактивную двигательную установку с ядерным реактором (ЯЭРДУ). В ней в результате ядерной реакции горючее (окислитель при этом не требуется) превращается в высокотемпературный газ, истечение которого из сопла с очень высокой скоростью создает тягу. ЭРДУ (электроракетная двигательная установка) создает значительно меньшую по сравнению с ЖРД (жидкостный ракетный двигатель) тягу, но за счет длительного включения, постепенно наращивая скорость и раскручивая комплекс в течение нескольких месяцев на околоземных орбитах, может обеспечить его разгон к Марсу. Таким же образом предполагалось выполнять операции при переходе на орбиту спутника Марса и при старте с нее.
Привлекательность ЭРДУ заключалась в том, что она обладает более высокими энергетическими характеристиками, чем ЖРД. Так, по удельному импульсу (параметр, определяющий количество топлива, необходимого для разгона объекта до определенной скорости) ЭРДУ превосходит ЖРД в 200-300 раз и потому не требует гигантских запасов топлива.
Королев верил в то, что человечество сможет превратить безжизненные марсианские пустыни в плодородные поля — создать планету-рай
Королев на начальных этапах работы не сдерживал инженерной фантазии и творческих поисков, в результате чего у наших разработчиков, не обремененных нудными весовыми расчетами, на поверхности красной планеты появлялись эскадры стотонных сооружений с шестиметровыми колесами. Они разъезжали по планете на тысячи километров и перевозили ракеты возвращения. Ответ на вопрос, как они попадают на Марс, был прост — с помощью ЭРДУ. Возможность не придерживаться жестких весовых ограничений и в дальнейшем соблазняла многих специалистов, поэтому вариант с ЭРДУ служил мифической палочкой-выручалочкой всех марсианских проектов прошлого века.
Однако инъекции фантастики принесли свои плоды. Они побудили энтузиазм и понимание, что прежде чем говорить о многотонных марсианских внедорожниках, нужно спроектировать средства доставки к Марсу их экипажей.
В девятом проектном отделе ОКБ-1, которым руководил Михаил Клавдиевич Тихонравов, решение этой задачи с июля 1960 года было поручено сектору Г.Ю. Максимова, группе В.К. Алгунова, куда я пришел из КБ СА. Лавочкина. Основной костяк группы — молодые специалисты: Николай Протасов, Виолетта Губанова, Лидия Крупенская, Лев Петров, Рева Кангильдиев, Владимир Ходаков, Вячеслав Никитин. Позднее присоединились Бирюкова, Кирсанов, Буданов, Роксанов, Стаськова. Более опытный Н. Протасов занимался проблемами жизнеобеспечения, остальные — текущими вопросами по мере их появления. Привлекались сотрудники и из других групп нашего сектора: Лидия Солдатова, Александр Луговой, Олег Тихонов, Владислав Борзенко, Иван Трофимкин, а также специалисты из других подразделений: баллистики Валерий Кубасов и Георгий Гречко (будущие космонавты), аэродинамик Виктор Миненко, материаловед Владимир Никитский, а по системам жизнеобеспечения Евгений Церерин, Юрий Жук и Петр Васильевич Флеров — друг Королева со времен их общего увлечения планеризмом.
Начальник группы Вячеслав Алгунов был отцом троих маленьких детей. Его жена Галина Алгунова также работала в нашей группе. Будучи скульптором по образованию, она проектировала интерьеры жилых отсеков, а также изготавливала все памятные медали и вымпелы, доставлявшиеся на Луну, Марс и Венеру первыми автоматическими космическими аппаратами. Жили они без родителей, поэтому при всей своей добросовестности и желании, Алгунову трудно было справляться с обязанностями руководителя, и мое появление в группе он воспринял с удовлетворением. В силу сложившихся обстоятельств, я оказался основным исполнителем по проекту: разрабатывал компоновку, состав и весовую сводку по кораблю и экспедиции. Прежде чем появиться на кульмане или в отчете, черновые технические проработки появлялись в моей совершенно секретной рабочей тетради. В ходе их анализа выявлялся перечень новых работ, которые фиксировались в другой, несекретной рабочей тетради с предложениями по срокам. Алгунов определял исполнителей, согласовывал с ними сроки, записывал эти работы в ежемесячные планы отдела и контролировал их выполнение. Такая организация была эффективной в течение всех четырех лет.
Отличались продуктивностью и совещания у Глеба Юрьевича Максимова. К сожалению, они проходили не часто — в тот период в группах Льва Дульнева и Николая Береснева нашего сектора были сосредоточены все основные проектные работы по нашим первым автоматическим аппаратам. Королев придавал им большое значение — они позволяли «прощупать» проблемы реального межпланетного полета. При полетах автоматов к Марсу, Венере и Луне практически отрабатывались элементы будущей межпланетной экспедиции. Неудачные запуски давали бесценный опыт, а удачные — еще и большой политический эффект.
Из-за постоянной занятости Максимова автоматами мне приходилось часто обсуждать многие вопросы с М.К. Тихонравовым, который регулярно встречался с Королевым и обсуждал с ним детали проекта. Иногда после таких бесед Михаил Клавдиевич приглашал меня и, прохаживаясь вокруг большого круглого стола, начинал увлеченно фантазировать, видимо, под впечатлением от недавней встречи. Чувствовалось, что и для Сергея Павловича обсуждение наших проработок по марсианскому проекту было своеобразной отдушиной в череде бесконечных повседневных проблем по ракете HI, по «Востокам» и автоматам.
Постоянное взаимодействие с Тихонравовым служило большим стимулом в нашей работе. Было ясно, что главный конструктор, несмотря на свою занятость, внимательно следит за ней, и мы не варимся в собственном соку, а движемся в нужном направлении под его неусыпным контролем и руководством. Меня эти беседы с Михаилом Клавдиевичем очень вдохновляли. Занимаясь проектом практически круглые сутки и уходя домой в 10-11 часов вечера (полтора часа дороги в один конец из Подлипок до дома в Москве), я просыпался утром и хватал карандаш, чтобы успеть записать свежую мысль, пока она не исчезла безвозвратно.
Дело даже не в том, что я осознавал значимость выполняемой мной работы. В то время я об этом даже не думал. Это сейчас осознавая грандиозность замыслов Королева на фоне всего последующего в нашей космонавтике, я иногда пытаюсь осмыслить интересное стечение обстоятельств. В 1933 году двадцатишестилетний Сергей Королев — руководитель ГИРДа, расположенного у Красных ворот, запуская вместе с Михаилом Тихонравовым первые советские жидкостные ракеты, мечтал о межпланетном полете. В этом же году в пятистах метрах от ГИРДа, на Покровке, родился мальчик. Через три десятка лет он оказался за кульманом, на котором мечта Королева и Тихонравова обретала реальные черты межпланетного корабля. Удивительно и то, что обе тетради — совершенно секретную, содержащую черновые расчеты по всем принципиальным техническим вопросам проекта, и несекретную, с ежемесячными планами всех исполнителей за весь период работы, мне удалось сохранить. Они являются единственным неопровержимым документальным доказательством того, что именно экспедиция на Марс, а не «лунная гонка» была главной целью всего творчества Королева.
|
Автор: Admin |
2012-07-07 |
|
Начало похода феодалов
Поход крестьянской бедноты, так плачевно закончившийся для большинства его участников, явился только прологом последовавших за ним событий «большого» крестового похода. В этом походе решающая роль принадлежала западным рыцарям и знати. Они отправились на «священную войну» тогда, когда опередившие их крепостные либо находились на дороге к своей гибели, либо уже сложили свои головы.
В августе 1096 г. тронулось в путь большое феодальное ополчение из Лотарингии. Предводительствовал им герцог Нижней Лотарингии Готфрид IV, именуемый обычно Готфридом Бульонским (по названию главного герцогского замка — Бульона — в Арденнах). Герцогский титул и знатное происхождение (Готфрид вел свой род от Карла Великого) не гарантировали прочности его владений: полным властелином он был только в Антверпенском графстве да в замке Бульон; остальная же часть Нижней Лотарингии была пожалована ему германским императором только на правах бенефиция. Готфрид IV быстро откликнулся на призыв папы: на Востоке он надеялся обеспечить себе более прочное положение.
К Готфриду Бульонскому присоединился его младший брат Балдуин, бывший церковнослужитель, алчные наклонности которого не удовлетворяла пастырская деятельность. Балдуин не имел на родине никаких владений, и желание приобрести их во что бы то ни стало было главным стимулом, побудившим его принять участие в «священной войне». К Готфриду Бульонскому примкнули многие из его лотарингских вассалов со своими вооруженными отрядами, а также немецкие рыцари с правого берега Рейна. Эта рыцарская армия направилась к сборному пункту крестоносцев — Константинополю — по той же дороге, по которой недавно прошли отряды бедноты, т. е. по рейнско-дуиайской дороге, через Венгрию и Болгарию.
Легенды более позднего времени превратили Готфрида Бульоиского в главного героя первого крестового похода. На самом деле этот представитель феодальной знати, совершенно не отличавшийся военными дарованиями, играл во всем предприятии весьма скромную роль, и как раз его полная посредственность сослужила ему впоследствии определенную службу.
Гораздо более видными фигурами в крестовом походе были предводители феодальных ополчений, собравшихся в Южной Италии и во Франции.
Нормандских рыцарей Южной Италии возглавил князь Боэмунд Тарентский. Это был один из самых алчных феодальных хищников — из тех, кто участвовал в первом крестовом походе. О целях, которые он преследовал, отправляясь в поход, свидетельствует уже его прошлое. Боэмунд давно враждовал с Византией. Еще в начале 80-х годов, участвуя в походе своего отца Роберта Гвискара, Боэмунд стремился добыть себе земли на Балканском полуострове.
Греки нанесли ему тогда поражение. Теперь этому князю вновь представлялся удобный случай реализовать свои давнишние захватнические намерения,— если не за счет Византии, то на Востоке. Владения Боэмунда в Южной Италии были сравнительно невелики: он унаследовал лишь небольшое княжество Тарент. Поход на Восток, к которому призвал папа, открывал перед князем Тарент-ским широкие возможности. О богатствах восточных стран, о раздорах тамошних правителей он был хорошо осведомлен: вести об этом заносили купцы из Бари и Амальфи. Основать обширное независимое княжество на Востоке стало заветной целью Боэмунда. Он обладал недюжинными военными и — что было не менее существенно — дипломатическими способностями и с самого начала принялся обдуманно и методически проводить в жизнь свои планы.
Когда Боэмунд во время осады восставшего Амальфи объявил, что принимает крест, его примеру последовали племянник — безудельный и потому особенно воинственно настроенный рыцарь Танкред, хитрый, алчный и полностью лишенный качеств военачальника авантюрист, двоюродные братья Боэмунда и многие мелкие сеньеры Южной Италии и Сицилии.
Войско Боэмунда Тарентского, наиболее одаренного, умного и едва ли не самого жадного среди вождей крестоносцев, в октябре 1096 г. погрузилось на корабли в Бари и, переплыв через Адриатическое море, высадилось в Эпирской гавани Авлоне, на западном берегу Балканского полуострова. Отсюда италийские нормандцы через византийские Македонию и Фракию двинулись к столице империи.
В октябре 1096 г. в крестовый поход отправилась также большая армия из Южной Франции. Ею предводительствовал владетельный и знатный сеньер Раймунд IV Сен-Жилльский (замок Сен-Жилль был его главной резиденцией), граф Тулузский и маркиз Прованский. Безудержное стремление еще больше расширить свои и без того значительные владения уже в 80-х годах вовлекло Раймунда IV в испанскую реконкисту. Однако подобно тому, как Боэмунд Тарентский ничего не достиг в Греции, Раймунд IV потерпел фиаско в испанской авантюре. Эта неудача еще сильнее разожгла его предприимчивость. Давно связанный с папским престолом и даже формально являвшийся вассалом папы, Раймунд IV, невзирая на свой почтенный возраст (ему было далеко за пятьдесят), первым отозвался на клермон-скую речь Урбана II.
Французский хронист Бодри Бургейльский описывает эффектную сцену, произошедшую в Клермоне тотчас после того, как папа закончил свою речь: здесь появились послы Раймунда Тулузского, которые во всеуслышание объявили о желании графа Сен-Жилля выступить, по призыву апостольского престола, в поход за дело христианства. Появление графских послов в Клермоне было заранее подготовлено, а все действия графа в принципе согласованы с Урбаном II. Еще по пути в Клермон в сентябре 1095 г. папа заезжал к своему вассалу для того, чтобы заручиться его согласием на участие в крестовом походе. Для папы было весьма важно привлечь в число активных сторонников затевавшейся им крестоносной экспедиции одного из крупнейших князей Южной Европы: инициатива графа Сен-Жилля послужила бы примером для других сеньеров и рыцарей. Раймунд IV с готовностью пошел навстречу пожеланиям Урбана II,— захватническая война на Востоке вполне соответствовала его интересам. Таким образом, еще до официального провозглашения крестового похода граф Тулузский встал в ряды его активных будущих участников, а церемония, исполненная его послами на Клермонском соборе, была лишь пустой, хотя и эффектной формальностью.
Раймунд Тулузский в течение целого года тщательно готовился к тому, чтобы вступить со своими людьми «на стезю господню». Он рассчитывал прочно обосноваться на ‘Востоке,— недаром граф захватил с собой в поход и супругу — Эльвиру Кастильскую, и младенца-наследника.
Стремление создать на Востоке собственное княжество у графа Сен-Жилля, как и у Боэмунда Тарентского, стояло на первом плане. Религиозные соображения играли лишь подчиненную роль.
Оба особенно настойчиво стремились к достижению этой цели еще и потому, что им было крайне важно заполучить в свои руки опорные пункты торговли Запада с Востоком — торговые города Восточного Средиземноморья. Ведь Боэмунд Тарентский был князем апулийского города Бари, купцы которого еще в X в. поддерживали торговые связи и с Византией и с Сирией, а Раймунду Тулузскому были подвластны многие южнофранцузские города, как раз начинавшие подниматься в то время. Соединить в своих руках крайние звенья торговой цепи, протягивавшейся из Западного в Восточное Средиземноморье, было чрезвычайно заманчиво. Оба прекрасно понимали выгоду, которую могло бы принести обладание богатыми левантийскими городами. Средиземноморская торговля развертывалась все шире и шире. Почему же было не попытаться использовать для обогащения и этот источник?1
Под знаменем Раймунда IV встало большое количество средних и мелких феодалов в Южной Франции, в том числе несколько епископов. Среди них находился папский представитель (легат) в крестоносном войске — епископ Адемар Монтейльский из Пюи, который должен был блюсти интересы римской церкви.
Южнофранцузское феодальное ополчение в октябре 1096 г. двинулось через Альпы, вдоль берегов Адриатики, миновало Истрию, Далмацию и далее пошло той же дорогой, что и рыцари Боэмунда, к византийской столице.
В это же время за оружие взялись сеньеры и рыцари Северной и Средней Франции. Раньше всех собрался в дорогу младший брат французского короля, знатный рыцарь, владевший лишь небольшим графством и потому упорно стремившийся к власти и богатству,— Гуго Вермандуа. Он собрал небольшой отряд из своих и королевских вассалов и еще в августе 1096 г. направился в Италию, а оттуда, из Бари,— морем к берегам Греции. Этому незадачливому авантюристу (между прочим, к нему пристали некоторые рыцари, уцелевшие от разгрома под Никеей осенью 1096 г.) с первых же шагов не повезло: у восточных берегов Адриатики буря разбила его корабли, многие спутники Гуго погибли, а сам он был выброшен на берег близ Диррахия и доставлен к византийскому двору.
Ср. В. В. Стоклицкая-Терешкович. Борьба между западноевропейскими государствами за преобладание на Средиземном море в эпоху крестовых походов. «Изв. АН СССР, сер. ист. н философии», 1944, № 5,. стр. 215.
Несколько позже двинулись в путь большие феодальные ополчения французских рыцарей под предводительством Роберта, герцога Нормандского, Стефана, графа Блуа, и графа Роберта II Фландрского. У себя дома Роберт Нормандский, старший сын Вильгельма Завоевателя, находился в стесненных обстоятельствах: в постоянных войнах с братом, английским королем Вильгельмом II Рыжим, он безуспешно оспаривал свои права на престол и едва не лишился Нормандии. Крестовый поход избавлял его от всех этих неурядиц, а впереди сулил завоевание новых земель. Различные чисто мирские побуждения толкнули к участию в походе и достаточно богатого, но жадного графа Блуа, оказавшегося впоследствии весьма трусливым «ревнителем христианской веры», и Роберта II Фландрского.
К герцогу Нормандскому примкнули не только его французские вассалы, но и бароны и рыцари из Англии и Шотландии; изрядное количество крестоносцев потянулось и за двумя другими предводителями.
Все эти войска французских и отчасти английских рыцарей, перейдя через Альпы, в ноябре 1096 г. прибыли в Италию и большей частью остались здесь на зиму. Только весной следующего года они из Бриндизи направились морем в Диррахий, а оттуда по старинной дороге древнеримских времен — Via Egnatia (через Охриду, Фессалоники, Родосто, Селимврию) — в Константинополь.
Так, разными путями, но примерно из одинаковых побуждений двинулись на Восток ополчения феодалов Запада. Впрочем, они состояли не из одних «благородных». За рыцарями пошло немало бедняков из крестьян, надеявшихся, что хотя бы в дальних странах им удастся добиться лучшей доли.
Конечно, рыцари и сеньеры были несравненно лучше подготовлены к «богоугодному делу», на которое их призвал римский первосвященник, чем толпы первых крестоносцев. Они постарались запастись средствами на дорогу.
Одни отняли последнее у своих крестьян. О немецких графах Циммернских современный летописец рассказывает, что эти «воины божьи» перед отправлением в поход без зазрения совести ограбили своих людей, «особенно в селе Рулингхофен, так что после их ухода в этом селе был большой плач».
Другие, не довольствуясь своими, незадолго до начала похода обобрали крепостных своих соседей. Граф Роберт II Фландрский воевал с епископом Камбрэ и, по словам хрониста, ограбил «страну [епископа] так, что она осталась без землепашцев, и не было там быков, коров и другого скота, и мужчины и женщины, и взрослые, и дети убегали просить милостыню в других краях».
Третьи, перед тем как двинуться на «священную войну», сочли за лучшее распродать или заложить свои земли и другое имущество (полностью или частично). Этим, к слову сказать, не преминула воспользоваться церковь, чтобы увеличить свои земельные владения и богатства. Церковные феодалы Южной Франции, стараясь не упустить благоприятный момент (падение цен, нужда крестоносцев в деньгах), лихорадочно скупали имения сеньеров, собиравшихся в крестовый поход. Так же действовали духовные пастыри в Лотарингии и других областях. Готфрид Бульонский заключил сделки с льеж-ским и верденским епископами: за 3 тысячи марок серебром он продал им ряд своих поместий и даже родовой замок Бульон заложил первому из них. Подобным же образом поступили с некоторыми своими владениями Раймунд Тулузский и многие из его будущих соратников из Лангедока. Роберт Нормандский не остановился перед тем, чтобы все свои земли заложить английскому королю за 10 тыс. марок, и т. д.
Запасаясь деньгами, знатные сеньеры обеспечили себя всем необходимым для похода. Их примеру старались следовать и феодалы меньшего ранга, которые распродавали свои права (право охоты, суда) и закладывали недвижимость. Так, некий рыцарь Ашар заложил Клю-нийскому аббатству свое поместье Монмерль за 1000 лионских су и за 4 мулов1. Как видно из сохранившихся документов, клюнийские монахи, на словах порицавшие алчность и корыстолюбие, на деле не прочь были умножить богатства своих обителей за счет крестоносцев.
1 I. Le Febvre. Ук. соч., стр. 165.
Вооружение и снаряжение рыцарского войска было значительно совершеннее, чем у крестьян. Относительно более правильной была и его организация,— но только относительно.
Феодально-рыцарские ополчения с самого начала крестового похода не представляли собой единого войска. Это были отдельные отряды, почти не связанные одни с другими. Каждый сеньер отправлялся со своей дружиной. Не было ни высших, ни низших предводителей, ни общего командования, ни общего маршрута или плана кампании. Состав отдельных ополчений, стихийно группировавшихся вокруг наиболее именитых феодалов, часто менялся, так как рыцари-воины подчас переходили от одного предводителя к другому, в зависимости от материальных выгод, которые, как им казалось, мог сулить этот переход.
Еще не достигнув Константинополя, эта разбойничья рать «наместника святого Петра» запятнала себя серией грабежей и насилий. Лотарингские рыцари разграбили всю нижнюю Фракию. Жестокие насилия над населением Эпира, Македонии и Фракии чинили нормандские рыцари Боэмунда Тарентского. Не менее дикими разбоями ознаменовали свой переход через Далмацию «защитники христианской веры» из войска графа Тулузского. Южнофранцузский летописец Раймунд Агильерский, являвшийся капелланом графа во время похода, в своей «Истории франков, которые взяли Иерусалим», рассказывает о том, как земледельцы Далмации отказывались продавать что-либо рыцарям и давать им проводников, как при приближении крестоносцев они бежали из своих сел, убивали скот, лишь бы он не достался воинам с крестами на знаменах, шедшим с Запада. Жители Славонии (Далмации) видели в крестоносцах, прежде всего, грабителей и насильников. Да они и были такими на самом деле. «Наиболее выдающийся», по характеристике Рэнсимена, крестоносец — Раймунд Тулузский снискал себе печальную известность в Далмации своими зверствами по отношению к местному населению. Однажды он, например (об этом рассказывает не без гордости его капеллан), приказал выколоть глаза и отрубить руки и ноги далматинцам, захваченным в плен его рыцарями. Во фракийских городах Рузе и Родосто рыцари графа Сен-Жилля, по словам того же летописца, взяли огромную добычу. Они атаковали Рузу с воинственным кличем «Тулуза, Тулуза!» и, ворвавшись в город, предались дикому грабежу. Весь путь западных крестоносцев по Балканскому полуострову сопровождался разнузданными грабежами и разбоями. Но это было лишь начало. Во всей своей неприглядности поведение «христовых воинов» выявилось позднее.
Пишете интересные статьи на исторические тематики, но почитателей вашего титанического труда можно пересчитать по пальцам. Значит пришло время с головой погрузиться в изучения материалов, описывающих продвижение сайтов. Если, прочитав первые предложения, Вы поняли, что вывести Ваш горячо любимый сайт в топ по необходимому запросу Вам не под силу, тогда советую обратиться к профессионалам, которых Вы сможете найти по адресу www.primeadv.net.
|
Автор: Admin |
2011-11-07 |
|
Начало крестового похода
Выступление Урбана II достигло своей цели. Слухи о Клермонском соборе и его постановлениях (имущество крестоносцез поручалось особому «попечению» апостольского престола, а об их душах должно было заботиться духовенство), о предстоящем походе на Иерусалим были быстро разнесены тысячеустой молвой повсюду, «вплоть до морских островов». Начались сборы в поход, и раньше всего во Франции. В атмосфере религиозного возбуждения в разных местах появились фанатически настроенные проповедники, монахи и юродивые, звавшие народ в бой за «христианские святыни».
Сочинялись всякого рода «священные» небылицы — о вещих снах, видениях, чудесах — в подтверждение того, что крестовый поход — «дело не человеческое, а божеское» (так заявляет французский летописец Роберт Монах).
Некоторые проповедники крестового похода стихийно выдвигались из среды народных масс, по мере того, как идея похода на Восток, с которым у темных крестьян связывались надежды на освобождение, приобретала широкое распространение в простом народе. Такие люди невольно превращались в слепое орудие католической церкви. Наибольшую известность среди этих фанатических пропагандистов «священной войны» приобрел монах Петр Пустынник, который проповедовал в Берри, Пикардии, Орлеанэ, Иль-де-Франсе зимой 1095/96 г.
Незадолго до Клермонского собора он предпринял паломничество к «святым местам», но, насколько позволяют судить наши источники (в частности, исторический труд Анны Комнины), не достиг Иерусалима.
Легенды и сказания о крестовых походах, сложившиеся впоследствии, связали с его паломничеством в Иерусалим ряд фантастических происшествий, якобы побудивших его выступить с проповедью похода. Хронисты, передающие эти сказания (Альберт Аахенский, а вслед за ним Вильгельм Тирский и др.), повествуют о том, как на основании вещего сна, увиденного Петром в иерусалимском храме, он явился к тамошнему патриарху, как патриарх вручил ему некое письмо, посланное будто бы самим богом, с призывом к западным христианам освободить Иерусалим от язычников, как по возвращении в Европу этот монах явился к папе римскому, который после его посещения и созвал Клермонский собор для провозглашения крестового похода. Легендарный характер всех этих рассказов о приключениях Петра Пустынника в Иерусалиме давно выяснен учеными (Г. Зибелем, Г. Гагенмейером, Б. Куглером и др.)1, однако они представляют для нас определенный интерес в том смысле, что эти легенды, пусть в искаженном виде, все же отражают какие-то связи между Петром Пустынником и папством. По-видимому, этот «народный проповедник» был одним из многих, действовавших по поручению апостольского престола. Едва ли его можно рисовать, как поступают обычно историки, темным «фанатиком». Известно, что это был человек, обладавший незаурядным ораторским талантом, что его речи оказывали сильное воздействие — и не только на народ. Петр Амьенский (его иногда называют так по месту рождения) без сомнения был искусным церковным демагогом, который с успехом действовал в направлении, желательном для римской курии. Самый образ жизни и все поведение его, показной аскетизм, «бессеребреничество», щедрые раздачи бедноте за счет обильных даров, стекавшихся к нему из каких-то источников, не указываемых хронистами,— все это вместе с пылкими речами снискало ему среди крестьян славу «божьего человека». «С горящими глазами,— писал Б. Куглер,— похудевший от лишений и загоревший от южного солнца, выступил он перед крестьянами Средней и Северной Франции и произвел такое сильное впечатление на их возбужденные умы, что они толпами шли за ним, как за пророком господним»2.
Смысл крестового похода и его цели, провозглашенные папством, в народной массе воспринимались по-своему: здесь в официальные церковные лозунги вкладывалось другое содержание, программа католической церкви перерабатывалась в соответствии с интересами крестьянства, по существу враждебными интересам и целям церковно-феодальных организаторов крестового похода.
1 Небезынтересно, что личность этого католического проповедника, мельчайшие детали его биографии до сих пор привлекают внимание буржуазных историков.
Деятельности Петра Пустынника посвящено немало страниц в работе французского ученого Ива Ле Февра, вышедшей в 1946 г. (I. Le Febvre Pierre l’Ermite et la croisade. Amiens, 1946), а также узко специальные статьи Ш. Дерэна и А. Грегуара (Ch. Derei-n е. Pierre l’Ermite, le saint fondateur du Neuf-moustier a Huy. «Nou-velle Clio», t. V, 1953; H. Gregoire. Pierre l’Ermite, le croise d’avangarde et sa tombe a 1’abbey de Neuf-moustier a Huy. «Nouvelle Clio», t III, 1951).
2 Б. Куглер. История крестовых походов. Пер. с нем. СПб., 1895, стр. 22.
Петр Пустынник и другие проповедники, выступавшие главным образом в Северо-Восточной Франции, в Лотарингии и в прирейнских городах Германии, собрали обильную жатву: уже зимой 1095/96 г. во Франции образовались тысячные отряды бедняков — мужчин, женщин, детей, готовых отправиться в дальние края. Еще сильнее, чем зажигательные проповеди, действовала на массы крестьян страшная нужда, царившая в деревне зимой этого года вследствие неурожаев предшествующих лет. Люди питались корнями дикорастущих растений, цены на хлеб стояли непомерно высокие, «бедный народ терзался голодом», по словам французского хрониста.
Голод и нужда заставляли крестьян торопиться — ждать было невозможно. Конечно, голод, болезни, страдания могли встретиться и в пути, но там, впереди, маячила все же внушенная церковью надежда на лучшее будущее. Здесь же, дома, никакого выхода не было.
Вот почему сборы бедняков протекали в какой-то лихорадочной спешке. Крестьяне бросали свои лачуги, сбывали за бесценок все, что можно было продать, для того, чтобы, как пишет один хронист, «пойти в добровольное изгнание», а правильнее — в вынужденное изгнание. «Отвага бедняков возгорелась столь великим рвением, что никто из них не обращал внимания на скудость доходов, не заботился о надлежащей распродаже домов, виноградников, полей»,— говорит французский аббат Гвиберт Ножанский, очевидец происходившего. «Каждый, стараясь всеми средствами собрать сколько-нибудь денег, продавал все, что имел, не по стоимости, а по цене, назначенной покупателем, чтобы не позже других вступить па «стезю господню»». У Гвиберта Ножанского, который, конечно, не мог до конца понять настоящие побуждения крестьянства, создавалось впечатление, что бедняки словно умышленно разоряли себя. Так, по его наблюдениям, 12 овец продавалось за 7 динаров,— это было меньше того, что стоила одна овца до начала крестоносного движения. Своеобразные изменения в цепах перед отправлением бедноты в поход — чрезвычайно любопытное явление, отмечаемое современниками: оно свидетельствует о массовом характере движения.
Гвиберт Ножанский считает, что совершилось какое-то чудо: «Все дорого покупали и дешево продавали… За дорогую цену покупали все то, что нужно было в дорогу, продавали дешево, чтобы получить средства для похода». Они спешили,— указывает хронист, и это выражение четко характеризует настроение крестьянской массы. О величайшей поспешности, с которой бедняки стремились сняться с места, говорят и многие другие хронисты. Примечательную в своем роде мысль мы находим у того же Гвиберта Ножанского, который сравнивает стремления крестьян, оставлявших родные места, со стремлением узника, вырвавшегося на свободу из темницы: «Как будто бы люди были заключены в какую-то страшную темницу, из которой надо было побыстрее освободиться». В этом сравнении средневекового писателя, достаточно враждебного устремлениям бедноты, невольно отразился подлинный характер движения крестьян, поспешно собиравшихся в дорогу.
Конечно, очень многие были опьянены религиозной экзальтацией: среди бедноты не было недостатка в фанатиках, выжигавших кресты на теле, и т. п., — это было вполне естественно в тех условиях. Религиозный фанатизм получил широкое распространение в народных низах. Но прежде всего крестьяне торопились потому, что они не могли и не хотели ждать сеньеров. Крепостные довольно натерпелись от них. Они спешили, чтобы поскорее избавиться от своих притеснителей.
Желание опередить угнетателей-феодалов заглушало все благочестивые мотивы, звучавшие в крестьянской массе. Оно было важнейшим стимулом к быстрейшему отправлению в поход.
Немалую роль, видимо, играло и стремление многих бедняков освободиться от задолженности, «натянуть нос кредиторам», по выражению Вильгельма Тирского. Ведь задолженность деревни в голодные годы резко возросла, особенно монастырям, которые хотя и раскрывали перед крестьянами двери своих хлебных амбаров в «семь тощих лет», но делали это отнюдь не бескорыстно: «помощь» предоставлялась на условиях, весьма выгодных для кредиторов-«благодетелей» и весьма обременительных для должников-крестьян. Интересно, что, по данным некоторых источников, именно церковные учреждения кое-где пытались задерживать крепостных, изъявлявших намерение отправиться на «освобождение гроба господня», выставляя в качестве предлога для этого «бедность» крестьян. Но удержать их было невозможно.
Для крестьянина главная цель предприятия заключалась в том, чтобы сбросить крепостные и всякие иные цепи. Отрываясь от родных мест,— так же как и раньше, когда крепостные искали спасения в бегстве в леса, на чужбину,— массы крестьян словно объявляли войну феодальным порядкам.
Задолго до срока, назначенного для выступления Клермонским собором (этим сроком было 15 августа 1096 г.),— ранней весной 1096 г. первые толпы крестьян из Северной и Центральной Франции, Фландрии, Лотарингии, с Нижнего Рейна поднялись на «святое паломничество». Позже за ними последовали новые отряды бедняков — из Скандинавии, Англии, Испании, Италии. Разрозненными толпами, в разное время, крестьянские отряды из многих стран Европы тронулись в путь. Они шли почти безоружными. Дубины, косы, топоры, грабли служили беднякам вместо копий и мечей, да и эти крестьянские орудия имелись далеко не у всех. «Безоружные толпы» — так назовет впоследствии этих «божьих воинов» Анна Комнина. У них не было с собой почти никаких запасов. Подобно беспорядочным скопищам переселенцев, поспешно двинулись они — кто пешком, кто на двухколесных тележках, запряженных быками,— вместе со своими женами, детьми, жалким домашним скарбом, прочь от неволи, притеснений и голода, с тайной надеждой лучше устроиться на новых местах, в «земле обетованной». Длинными рядами потянулись обозы по дорогам, уже раньше проторенным паломниками,— вдоль Рейна и Дуная на Константинополь.
Шли десятки тысяч людей. В отряде северофранцузских крестьян, предводителем которого был разорившийся рыцарь Вальтер Голяк, было около 15 тысяч человек (из них лишь 5 тысяч вооруженных)1. Несколько меньше, около 14 тысяч крестоносцев, насчитывал отряд, шедший за Петром Пустынником. 6 тысяч крестьян двинулись под командованием французского рыцаря Фульшера Орлеанского; почти столько же шло из рейнских областей за священником Готшальком; примерно 12 тысяч человек составлял англо-лотарингский отряд крестьян2 и т. д.
1 См. Th. Wolff. Die Bauernkreuzziige des Jahres 1096, Tubingen, 1891, S. 131.
2 Хронисты сильно преувеличивают численность крестьянских масс, двинувшихся в поход, называя порой совершенно фантастические цифры — 600 тысяч человек (Вильгельм Мальмсбюрийский) и больше. Авторы XI—XII вв. охотно прибегали к гиперболическим сопоставлениям толп крестоносцев с тучами саранчи, морским песком, звездами на небе и т. п. К этим сравнениям следует относиться весьма критически. Выражения вроде «бесчисленный народ», встречающиеся у летописцев того времени, реально обозначали, как правило, не более 12—15 тысяч человек.
Главную силу этих «несметных полчищ» составляло крепостное крестьянство. Но уже тогда крестьянским движением стремились воспользоваться в своих корыстных целях наиболее воинственно настроенные представители низших слоев рыцарства и некоторые крупные феодалы. Они видели в крестьянской массе как бы «ударную силу» для собственных завоеваний на Востоке. Эти-то люди и постарались захватить в свои руки военное предводительство над крестьянскими толпами. Феодалы были лучше вооружены, защищены боевыми доспехами, имели военный опыт, чего никак нельзя сказать о крестьянах. К тому же это были конные воины; все это, вместе взятое, давало им определенные преимущества над крестьянами. Такими крестьянскими предводителями были во Франции Вальтер Голяк с тремя братьями и дядей, Фульшер Орлеанский, бандит-авантюрист Гийом Шарпантье (виконт Мелюнский), попытавший уже за несколько лет до крестового похода «счастья» в Испании и не постеснявшийся перед отправлением в поход ограбить до нитки своих крепостных. К крестьянскому войску примкнуло много обедневших рыцарей, например граф Клермонский Ламберт Бедняк (дальний родич Готфрида Бульонского), имевший, как отмечают хронисты, одного только коня, и сотни подобных ему титулованных воителей. С крестьянами, шедшими из Германии, также отправилось немало разбойников-рыцарей (из рейнских областей, из Швабии): некий Фолькмар, затем граф Эмихо Лейнингенский, не принадлежавший, впрочем, к числу бедняков (он имел владения между Шпейерским епископством и Вормсом, а также вблизи Майнца), но отличавшийся невероятной жадностью и разбойничьим нравом, Гуго Тюбингенский и несколько сот других.
Таким образом, крестьянские ополчения оказались разбавленными изрядным количеством феодалов. Но это не повлияло более или менее существенно даже на внешний облик крестоносных отрядов. Стихийное с момента своего возникновения, это движение протекало без правильной организации, без плана. Бедняки-крестоносцы имели очень смутное представление о том, где находится конечный пункт их предприятия. По рассказу Гвиберта Ножанского, крестьянские дети, ехавшие вместе со взрослыми, когда на пути «попадался какой-нибудь замок или» город…, спрашивали, не Иерусалим ли это, к которому они стремятся». Крестьянские отряды фактически были лишены руководства: они «ехали без головы», по выражению Вильгельма Тирского. Этот церковник, презиравший крестьян, высокомерно писал о бедняках-крестоносцах: «упрямый и строптивый народ не умеет нести иго полезной дисциплины».
Участие некоторого количества феодалов в походе бедняков не могло изменить его характера как освободительного в своей основе движения. Любопытно, что хотя рыцари и примыкали к крестьянским толпам, но сами крестьяне подчас старались отделаться от своих попутчиков. Когда отряд Петра Пустынника пришел в Кельн (12 апреля 1096 г.), то уже через три дня, по свидетельству Ордерика Виталия, масса крестьян поспешила в дальнейший путь. С Петром Амьенским в Кельне осталось до 300 французских рыцарей, которые покинули Кельн лишь спустя неделю после прибытия в город (19 апреля). Крепостным было не по пути с рыцарями, хотя в силу необходимости им приходилось иногда принимать феодальных авантюристов в качестве военных командиров.
Для характеристики настроений бедняков-крестоносцев большой интерес представляет следующий любопытный факт, о котором рассказывает «Иерусалимская хроника» Альберта Аахенского. Впереди одного из крестьянских отрядов, входившего в «войско» Петра Пустынника, шли… гусь и коза. Они считались среди крестьян «наделенными божественной благодатью» и пользовались большим почетом: крестьяне рассматривали этих животных как вожаков отряда.
Хронист передает этот эпизод с большим возмущением. Для него, служителя церкви, это— «омерзительное преступление», «языческое заблуждение… глупого и сумасбродного сборища пешего люда». А между тем, в этом, на первый взгляд, странном эпизоде отчетливо, хотя и своеобразно, выразилась освободительная направленность всей идеологии бедноты. Крестьяне, двинувшиеся на «спасение святой земли» по зову и под знаменем церкви, обратились в данном случае к старым языческим верованиям — к почитанию животных. В раннее средневековье языческие верования нередко являлись для крестьянства символом протеста против утверждавшихся тогда феодальных порядков, поскольку католическая церковь и ее учение освящали феодальное угнетение. И как раз потому, что крестовый поход деревенской бедноты в 1096 г. был проявлением антифеодального протеста, — обращение части крестьян к язычеству можно считать вполне закономерным. В этом отчетливо сказалась противоположность устремлений крестьянской бедноты и феодальных элементов, участвовавших в походе1.
Антифеодальный, по существу, характер крестьянского крестового похода не могут отрицать и некоторые современные буржуазные историки2. Даже такой идеалистически настроенный ученый, как Ив Ле Февр, ошибочно называя начало крестовых походов «революцией», считает, что она «избавляла сервов, прикрепленных к земле, облагавшихся повинностями и барщиной по произволу сеньера, от их феодальных обязательств… Деревни поднимались к свободе»3,— пишет он о движении крестьянской бедноты. Клод Казн в своем «Введении к первому крестовому походу» говорит: «Если это было не восстание, то все же, в конце концов, разрыв (крестьян с сеньерами.— М. З.)»4.
1 Сp. Н. А. Сидорова. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. М., 1953, стр. 29—30. Неправильно, впрочем, думать, что официальная церковная идеология с ее лозунгами «освобождения святых мест», «искупления грехов» и пр. была совершенно чуждой крестьянству, как полагает автор указанной работы. Бедняцкая масса с подъемом воспринимала эти лозунги, но, конечно, перерабатывала церковные идеи «а свой лад, видя в них оправдание собственных, т. е. антифеодальных, устремлений.
2 В сочинениях буржуазных историков описания крестового похода бедноты, как правило, пропитаны подчеркнуто враждебным отношением к участникам похода. Впрочем, некоторые, например П. Руссэ, не хотят и не могут понять действительный характер похода бедноты; эти историки называют бедняков, гонимых нуждой н страдавших от феодального гнета, «мистиками», «фанатиками», «представителями евангелизма и пророческого духа в крестовом походе», «чистыми крестоносцами». Вопрос о социальной сущности похода бедноты здесь просто затушевывается (P. R о u s s е t. Les origines et les caractercs de la premiere croisade. Neuchatel, 1945, p. 138, 139, 140).
Другие исследователи гораздо более откровенно выражают свое сугубо отрицательное отношение к событиям похода 1096 г., несмотря на их многовековую давность. Так, с точки зрения Р. Груссэ, крестьянские крестоносцы — это «бродяга и ‘преступники», «люди без совести», бравшие крест только для того, чтобы прикрыть свои разбои, «банды», «бесчестившие» идею крестового похода, и т. п. Классовая основа этих оценок проступает у Р. Груссэ с полной отчетливостью: идеолог французской буржуазии, ненавистник трудящихся, он усматривает в походе 1096 г. «религиозный предлог для жакерий», а жакерии, по его мнению, это лишь «анархические манифестации», ибо «люди из народа»—«враги социального порядка», они-де видят в разрушении смысл «всякой революции». Пренебрегая элементарными принципами историзма, Р. Груссэ уподобляет даже «анархическое и опасное движение» «жаков и разбойников» 1096 г. выступление революционного народа во Франции в 1792 г. (R. Grous-set. Histoire des croisades. Vol. I. Paris, 1948, p. 6, 7, 9, 10, 11).
3 I. Le Febvre. Ук. соч., стр. 112.
4 CI. С a h e n. An introduction to the first crusade. «Past and Present*, 1954, № 6, p. 27.
Однако, принимая во внимание мотивы, побудившие крестьян отправиться в поход, мы не можем обойти молчанием и его темные стороны: крестьяне, бежавшие от феодального гнета на Восток в надежде обрести лучшую долю, занимались по пути грабежами. Проходя через территории венгров, болгар, а затем Византии, они силой отнимали продовольствие у местного населения. Вблизи Белграда отряд Вальтера Голяка в начале июня 1096 г. захватил большое количество лошадей, рогатого скота и овец у окрестных крестьян. Несколько позже, в конце июня, крестоносцы, шедшие под началом Фульшера Орлеанского, силой овладели в Венгрии городком Невтра, затем разгромили город Землин (на границе Венгрии и Византии), убив в нем около 4 тысяч человек. Насилиями и грабежами отмечен путь отрядов Эмихо Лейнингенского, Гийома Шарпантье и прочих.
Для бедноты грабеж был единственным способом добыть себе пропитание. Кроме того, следует учитывать, что значительная доля вины за разбойничьи нападения на венгров, болгар, греков падает на рыцарские шайки, присоединившиеся к крестьянам. Так, именно германские рыцари, влившиеся в отряд Петра Пустынника по его выходе из Кельна, особенно в Швабии, были виновниками грабежей в болгарском городе Нише (начало июля 1096 г.). На бандитах-рыцарях (особенно немецких) во многом лежит ответственность и за жестокие еврейские погромы, которые были учинены по подстрекательству феодалов фанатически настроенными крестоносцами в Кельне, Шпейере, Вормсе, Трире, Майнце, Праге, Меце, Регенсбурге и других городах в самом начале пути. Эти погромы, кстати сказать, нанесли прямой ущерб торговле прирейнских городов Германии, заставив многих купцов-евреев бежать в другие страны (в частности в Польшу) 1.
Наконец, невозможно сбросить со счета и то, что в походе крестьянской бедноты участвовало немало всякого сброда — профессиональных воров и других уголовных преступников. Эти деклассированные элементы, предводительствуемые промотавшимися феодалами, видели в крестовом походе лишь удобное средство для грабежей и разбоев.
Венгры и болгары, в дальнейшем — византийцы дали энергичный отпор нежданным «освободителям гроба господня». В многочисленных битвах с разрозненными крестьянско-рыцарскими отрядами они беспощадно уничтожали крестоносцев, которых называли за их бесчинства лжехристианами и ворами, отбирали захваченную ими добычу, преследовали отставших в пути. В этих сражениях крестоносцы понесли большие потери. Некоторые отряды были рассеяны, другие, например «войско» Готшалька, Фолькмара и Эмихо Лейнингенского, полностью уничтожены в Венгрии (близ г. Визельбурга). Было перебито такое множество крестоносцев, что воды Дуная, как рассказывает лотарингская хроника, побагровели от крови и исчезли под трупами, плывшими вниз по реке.
Пройдя Болгарию и Венгрию, крестоносцы вступили на территорию Византии. Они шли через Филиппополь, Адрианополь и другие города, направляясь к греческой столице. Грабительские нападения продолжались и в Византии. У крестьян не было средств, чтобы уплатить за провиант, предоставленный им по распоряжению Алексея Комнина.
1 Th. Wolff. Ук соч., стр., 170.
Со второй половины июля 1096 г. значительно поредевшие в дороге — прошло три месяца после начала похода! — толпы бедняков стали прибывать в Константинополь. Сперва подошел отряд Вальтера Голяка, затем, в начале августа, с ним соединились крестьяне Петра Пустынника, принявшего общее «командование». Многим крестьянам, рассчитывавшим получить свободу в неведомых землях «сарацин», не удалось достигнуть даже Константинополя. По подсчетам одного немецкого исследователя, крестоносцы потеряли в Европе около 30 тысяч человек.
Деморализованные предшествующими грабежами, крестоносцы и в столице Византии повели себя так же разнузданно, как и до этого. Пораженные богатствами Константинополя, они стали разрушать и жечь дворцы в его предместьях; иные грабили храмы, не останавливаясь перед тем, чтобы растаскивать свинец, которым были покрыты крыши церквей. Вся эта разношерстная многотысячная масса наводнила окрестности столицы.
Византийская империя, как помнит читатель, еще в 1091 г. справилась со своими внешнеполитическими трудностями. Теперь она уже не нуждалась в «помощниках», тем более в таких, какие явились в ее столицу летом 1096 г. Нужно было снабжать и кормить десятки тысяч голодных людей. При малейшем неудовольствии пришельцы вступали в драку.
Несмотря на все это, византийское правительство пыталось было удержать толпы бедняков с Запада, пока подоспеют феодальные войска. Но эти попытки не увенчались успехом. Измученные крестьяне не теряли надежды на лучшее будущее. Им мерещилась «земля обетованная», и они рвались туда во чтобы от ни стало. Фанатики распускали слухи о том, что император нарочно задерживает их в Константинополе с какими-то коварными умыслами.
В этих условиях Алексей счел за лучшее поскорее избавиться от непрошенных «союзников» и менее чем через неделю после прибытия Петра Пустынника в Константинополь начал переправлять крестоносцев на другой берег Босфора. Оборванные и почти безоружные толпы крестоносцев были собраны и размещены лагерем на южном берегу Никомидийского залива, в укрепленном пункте Цивитот (современный Герсек), в 35 км к северо-западу от Никеи. Не признававшие никакой дисциплины, отдельные отряды стали на свой страх и риск совершать отсюда более или менее отдаленные вылазки, вступали в бои с сельджуками. Некоторые отряды достигли предместий самой Никеи. В конце сентября ватага крестоносцев завладела укреплением Ксеригордон близ Никеи; однако сельджуки окружили крестоносцев и в середине октября разбили их, принудив часть тех, кто засел в Кееригордоне (где они страдали от нехватки питьевой воды), перейти на свою сторону (в дальнейшем оставшиеся в живых были проданы в рабство).
Тогда Петр Пустынник, убедившись, что всякие попытки остановить рвавшихся вперед людей — дело безнадежное, вернулся в Константинополь. Вскоре в главном лагере у Цивитота разнесся слух, что нормандцы взяли Никею. Возможно, что этот слух был умышленно пущен никейским султаном с провокационной целью. Во всяком случае, весть об этом взвинтила всех, остававшихся в Цивитоте. Одни боясь упустить свою долю добычи, другие стремясь возможно скорее достигнуть цели похода — «отмстить» сельджукам за «надругательства» над верой, снялись с места и двинулись к Никее. Не дойдя до нее, крестоносцы были встречены заблаговременно подготовившимся к схватке сельджукским войском, которое 21 октября 1096 г. перебило 25-тысячную «армию» крестоносцев. «Такое множество галлов и норманнов погибло от меча Измаила,— пишет Анна Комнина,— что когда собрали их тела, они образовали не холмик и не холм, или возвышенность, а подобие высокой горы». В сражении пали Вальтер Голяк и другие рыцари, претендовавшие на руководство крестоносцами. Не более 3 тысяч человек сумели избежать истребительного преследования сельджуков, спасшись бегством в Цивитот. Отсюда остатки крестоносцев были перевезены на византийских судах в Константинополь. Некоторые постарались из Константинополя добраться домой, другие стали ждать подхода главных сил крестоносцев.
Таков был трагический финал попытки западноевропейских крестьян бежать из-под власти сеньеров.
Крестовый поход бедноты в основе своей был не чем иным, как своеобразным, религиозно окрашенным актом социального протеста крепостных против феодальных порядков. Он явился своего рода продолжением серии предшествовавших пассивных и активных антифеодальных выступлений крепостной деревни. Особенность движения 1096 г. состояла в том, что крестьянский протест был ловко направлен католической церковью в сторону от классовых врагов крестьянства на родине — на Восток.
Массам крепостных пришлось дорого заплатить за попытку осуществить мечты об-освобождении при помощи религиозного «подвига» — крестового похода. Эти наивные иллюзии, вскормленные в забитой крепостной массе католической церковью, разбились при первом же столкновении с реальной действительностью. Не землю и не свободу получили крестьяне на Востоке, а только свою собственную гибель.
Урок обошелся недешево. Он стоил жизни десяткам тысяч людей, безжалостно принесенных в жертву классовым интересам феодальных верхов Западной Европы, которых католическая церковь таким путем пробовала избавить от «смутьянов» и «поджигателей». Многие тысячи крестьян были отвлечены от непосредственной борьбы против своих поработителей и нашли бесславную смерть на «стезе господней». Они стали жертвой вовсе не своих темных стремлений, как считают некоторые буржуазные историки, стремящиеся уберечь папство от приговора истории,— прямым виновником крестьянской трагедии 1096 г. был папский престол.
|
Автор: Admin |
2011-11-07 |
|
httpv://www.youtube.com/watch?v=v3CFNOPVp-I
Обязательно посмотрите, видеоподборка самых колоритных животин, которые строят драматично-удивленные мины под музыку Зака Хеймси «Похищение разума» (саундтрек к фильму Начало). Читать дальше>>
